Николай Лузан - О нем доложили Сталину

Макеев уцепился за это и воспользовался возможностью, чтобы лично разоблачить затаившегося врага. С присущим для него напором навалился на Прядко и потерпел неудачу. Но она его не остановила, завербовав Сычева, Макеев провел незатейливую оперативную комбинацию — отправил обоих под замок. Ее результат, а главное — поведение Прядко, отказавшегося совершить побег из-под ареста, убеждали Рязанцева, что он стал жертвой банального оговора агента абвера. Подтверждением тому служили не только отзывы окруженцев, но и сотни убитых фашистов и десятки единиц трофейного оружия, добытого ими в бою.

Отложив в сторону агентурное сообщение Сыча, Рязанцев встал из-за стола и прошелся по кабинету. В его голове пока еще смутно формировалась мысль: «А почему бы Прядко не взять на службу? Готовый оперативный работник. Неделю на обкатку — и в строй, в отдел к Майорову. У того страшный некомплект, за последние дни еще двоих потерял. В его положении он любому работнику будет рад, а такому, как Прядко, вдвойне. Кадровый военный — это тебе не «скороспелка». Имеет боевой опыт. Да еще какой! Считай, полгода в тылу у фрицев воевал. В тылу? Ладно, это еще полбеды. А что делать с липовыми показаниями Струка? Что? Вот же зараза», — чертыхнулся в душе Рязанцев. Первое, что пришло на ум, — провести очную ставку, тогда от показаний предателя ничего не останется.

«Не останется? А эта чертова бумага? Как ни крути, а из дела ее не выбросишь. Найдется буквоед, как пить дать, зацепится за показания Струка, и можешь не сомневаться — на Прядко, как на опере, однозначно поставит крест. А жаль, парень просто находка для оперативной работы», — Рязанцев возвратился к столу и снова стал перечитывать материалы дела Прядко.

В смелых, прямых и порой язвительных ответах Петра угадывались недюжинный ум и твердый характер, позволившие не только ему, но еще 46 человекам выжить и вырваться из окружения.

«Ачто, если… Это же не в кадровый состав. Такое предложение в отделе фронта могут поддержать, — зажегся Рязанцев новой идеей. — Зафронтовой агент! Тут нет никаких препятствий. Нет? А вдруг не вернется? Нет, Прядко не тот человек. И все-таки мало ли что — нарвется на фрицев, погибнет, и тогда всех собак на меня спустят. Вспомнят про показания Струка и обвинят, что матерого шпиона отпустил. Матерого? Ну, если так рассуждать, то на хрена ты это место занимаешь. Надо рисковать, но с подстраховкой. Для начала отправить с заданием: провести войсковую разведку ближайших тылов фашистов, и не одного, а с надежным прикрытием. Первый кандидат уже есть — Сыч, второго подыщем, а потом и решение примем», — определился Рязанцев и снял трубку телефона.

Ответил дежурный:

— Слушаю вас, Павел Андреевич.

— Где Прядко?

— Здесь, внизу.

— Проводи ко мне.

— Есть! — коротко ответил дежурный, и из коридора донесся дробный стук каблуков.

Рязанцев собрал со стола документы и, положив их в сейф, прошел к столику, коснулся чайника — он еще не остыл — и заглянул в шкаф в поисках сахара. Стук в дверь отвлек его от этого занятия.

— Войдите! — крикнул Рязанцев.

На пороге появился дежурный и доложил:

— Прядко по вашему приказанию, Павел Андреевич.

— Пусть заходит. И еще, Володя, скажи коменданту, чтобы сахарку подкинул, а если есть, и свежих сухарей, а то у меня такие, что зубы сломать можно.

— Сделаем, — дежурный кивнул головой и отступил в сторону.

Петр шагнул в кабинет, остановился у порога и исподлобья посмотрел на того, кто подписал роковую ориентировку, зачислившую его в разряд предателей, и затем пробежался взглядом по кабинету. Его отличали непривычные для фронтовой полосы чистота и порядок, лишнего ничего не было. Видное место, как и положено, занимала святая для большевиков «икона» — портрет Сталина. В углу на разлапистой металлической треноге громоздился массивный сейф.

«Сколько же в этом чертовом ящике несчастных человеческих душ томится?» — невольно подумал Петр и скосил глаза вправо.

Рядом с сейфом на вешалке висели автомат, полевая сумка и плащ-палатка. От вешалки до двери выстроился ряд разнокалиберных табуреток и стульев. Напротив между двух окон, густо забранных решетками, стоял большой двухтумбовый стол.

«А как драпать будешь, если фрицы нагрянут? Зубами решетки грызть станешь?» — позлорадствовал Петр над хозяином кабинета и посмотрел на него.

Форма, словно с иголочки, ладно сидела на спортивной фигуре Рязанцева. Свежий подворотничок отливался легкой синевой. Наглаженная на рукавах гимнастерка, казалось, рубцами резала воздух.

«Хлыщ кабинетный! Посмотрел бы я на тебя на передовой. Не утюжком, а своим брюхом землицу бы утюжил. Чистюля хренов! Да-а, не чета горлохвату Макееву. Этот все нервы вымотает», — пришел к неутешительному для себя выводу Петр и, вглядываясь в лицо Рязанцева, пытался понять, к чему готовиться.

Высокий лоб, русые, слегка вьющиеся волосы и необыкновенной синевы глаза выдавали в нем выходца из северных областей России. Жесткие складки у рта и волевой подбородок свидетельствовали о твердом характере капитана. Ранняя седина на висках говорила о том, что, несмотря на свои тридцать с небольшим лет, ему пришлось повидать в этой жизни всякого.

Они встретились взглядами. В выражении глаз Рязанцева не было того леденяще-обжигающего и беспощадно-обвинительного блеска, который Петр видел у Макеева и ему подобных. В них читалось обыкновенное любопытство, а сама поза Рязанцева не таила в себе скрытой угрозы. Особист с нескрываемым интересом разглядывал Прядко. Тот смутился и не сразу понял, что к нему обращаются.

— Здравствуй, Петр Иванович. Чего стоишь? Проходи, садись, — с характерным оканьем заговорил Рязанцев.

— Э-э… Здравия желаю, товарищ капитан, — сбивчиво произнес Петр и присел на крайний стул.

— Подсаживайся ближе.

— Уже насиделся.

— Все на Макеева злишься? — догадался Рязанцев и добродушно заметил: — Не держи на него зла, что поделаешь — война.

— Значит, людей по одному слову можно в расход пускать?

— Так уж по одному слову?

— А что, разве не так? Сорок шесть говорят одно, а какой-то гад лепит другое, и ему верят. Если так дальше пойдет, то скоро воевать некому будет, — не сдержался Петр и пожалел о том, что сказал.

Синева в глазах Рязанцева сгустилась, губы сошлись в тугую складку, а пальцы сжались в кулаки. Петр поник и приготовился к потоку брани и угроз. Прошло мгновение-другое, и ставшую вдруг вязкой тишину нарушил голос особиста, в нем зазвучал металл:

— Говоришь, по одному слову — и в расход? Если хочешь знать, то на тебя их вагон и маленькая тележка, но ты-то живой.

— Пока.

— Брось, нечего раньше времени себя в покойники записывать. Там, — Рязанцев ткнул пальцем вверх, — тебя не ждут.