Алексей Белокрыс - Девятьсот часов неба. Неизвестная история дирижабля «СССР-В6»

Впрочем, правильные карты, будь они у экипажа, всё же могли сыграть свою положительную роль: знание о том, что неподалёку от линии полёта находится множество гор высотой несколько сотен метров, дисциплинировало бы командира и штурманов, обострило бы чувство опасности, и всё могло бы сложиться иначе, как справедливо заметил Устинович:

Я думаю, что если бы на карте были помечены высоты местности порядка 600–800 [метров], то, несомненно, командиром корабля Гудованцевым и штурманами были бы приняты все меры предосторожности полёта над данным участком пути [251] РГАСПИ, ф. 82, оп. 2, д. 619, л. 105. .

Горькая правда состоит в том, что точные карты местности на тот момент уже существовали. В 1936–1937 годах топографы Ленинградского военного округа выполняли съёмку районов Ленинградской области и севера Карелии в масштабе 1:100 000 (1 километр в 1 сантиметре, «километровки»). По результатам этих работ были составлены новые карты, на которых отлично видны и Небло, и другие большие и малые горы района, верно указаны их высóты. Однако Аэрофлот по каким-то причинам не наладил взаимодействие с военным ведомством в части картографического обеспечения, и этих поистине бесценных материалов, которые могли спасти «СССР-В6», по-видимому, не имели ни лётчики гражданской авиации, ни дирижаблисты.

Фрагмент карты района Кандалакши, составленной военными топографами по результатам съёмок 1936–1937 годов

Точно показаны все возвышенности и высотные отметки (Ист. илл. 2)

Вопрос о качестве полётных карт Устинович поднимал не только в самом начале расследования, ещё в Кандалакше, но и уже по возвращении в Москву – писал рапорт в Главную инспекцию Аэрофлота, Слепнёву. С тем же самым до Молокова пытался достучаться Кулик. Но в Политбюро к тому времени уже определились во всём, что касается катастрофы, а комиссия Кирсанова закончила работу – история героического полёта и гибели «СССР-В6» вполне сложилась, материалы сдали в архив, и никто не хотел ворошить недавнее прошлое и доискиваться правды.

Иногда приходится слышать, будто «СССР-В6» летел чуть ли не в радиовакууме, имея связь только с Долгопрудной, а то и вовсе ни с кем. Быть может, эта его оторванность, невозможность получать информацию с земли способствовала катастрофе?

Однако никакого вакуума не было.

В те февральские дни радиоэфир кипел от сотен радиограмм, так или иначе связанных с папанинской льдиной. Москва и Мурманск, Кренкель и «Таймыр», «Мурманец» и «Мурман», эсминец «Карл Либкнехт» и база Северного флота, подлодка «Красногвардеец», радисты советских станций на материке и в западном секторе Арктики – все непрерывно слушали друг друга, принимали и передавали сообщения, меняя частоты волн, отстукивая им одним понятные международные радиокоды. Связь то и дело ослабевала и вовсе прерывалась из-за всплесков активности в ионосфере, особенно в приполярных областях. Тогда радиограммы транслировали через промежуточную станцию, а то и две-три, отчего они иногда искажались, терялись, но чаще всё же доходили до адресатов.

Вечером 5 февраля в эту сложную, невидимую глазу систему встроился новый участник – дирижабль с сидящим на ключе радистом Черновым. В первый раз он вышел в эфир на волне 88,24 метра в 20:30, через 50 минут после взлёта с Долгопрудной, – вызывал радиостанцию Эскадры дирижаблей.

Бортрадиста «СССР-В6» обеспечили вполне современной радиоаппаратурой: в дополнение к уже имевшейся на борту «Онеге», состоявшей из приёмника типа УС и длинноволнового передатчика [252] По современной классификации бóльшая часть диапазона «Онеги» (25–1200 метров) относится к средним волнам, однако в описаниях радиооборудования «СССР-В6» её называли длинноволновой, очевидно, чтобы отличать от станций на более коротких волнах, применявшихся на дирижабле до 1937 года. , перед самым вылетом установили 40-ваттную коротковолновую радиостанцию МРК-0,04, позволявшую работать в диапазоне волн от 60 до 120 метров.

Официальный позывной сигнал дирижабля – РАБАЗ/RABAZ – для экономии времени и сил сократили по первой и последней буквам до РЗ, а привычные к жаргону радисты переделали в «Романа-Зинаиду» или «Романа-Зину». Под этим «псевдонимом» корабль и фигурировал в радиограммах и сводках. Все сообщения, касающиеся перелёта, шли по разряду «Экватор», что означало сверхсрочность. Впрочем, этот режим распространялся на весь радиообмен, связанный со спасательной операцией.

Выхода дирижабля в эфир ждали десятки человек. Ещё утром 5 февраля Ушаков разослал полярным радиостанциям Главсевморпути распоряжение начать приём передач «Романа-Зины» с 13:00 [253] РГАЭ, ф. 9570, оп. 2, д. 1428, л. 194. .

Архангельск, Амдерма, Баренцбург, Белый, Вайгач, Диксон, Мыс Желания, Маточкин Шар, Русская Гавань, остров Рудольфа, бухта Тихая, Югорский Шар, Малые Кармакулы, радисты «Мурманца» и «Таймыра», Грумант-сити на Шпицбергене – все они, получая радиограммы с борта корабля, обязаны были передавать их вне всякой очереди в адрес штаба перелёта в Москве.

Несколько позже, в полдень 6 февраля, на Северном флоте были открыты четыре радиовахты, слушавшие РЗ. Все принятые сообщения также подлежали немедленной трансляции дежурному по «Экватору» в Мурманск.

«СССР-В6» летел, окутанный паутиной радиовнимания, незримой поддержки. Вот только уберечь его от столкновения она никак не могла.

Для передач дирижаблю на участке Москва – Мурманск с момента вылета назначались московские передатчики Главсевморпути (позывной «РБО») и Наркомсвязи («РИБ»). Они должны были держать с «Романом-Зиной» непосредственную связь до ослабления сигнала и вступления его в связь с Мурманском. Там эстафету предстояло принять станциям Наркомсвязи («РЖС») и Наркомвода («УМЖ 1»), а на участке между Мурманском и дрейфующей станцией к ним добавлялся передатчик Баренцбурга («УКС»).

Для передач с борта корабля определялись основные, резервные и аварийная частоты. С 5 до 18 часов московского времени он должен был работать на волне 45,11 метра (резервная 61,98 метра), а в остальное время использовать волну 88,24 метра (резервные 61,98 и 45,11 метра). При неисправности коротковолнового передатчика «Роману-Зине» предписывалось выходить в эфир на волне 900 метров, а аварийной волной назначалась 600-метровая.

Всем станциям вменялось в обязанность вступать в связь с дирижаблем не иначе как по его требованию или приказу штаба операции, а также безоговорочно выполнять распоряжения, поступающие с борта корабля.

За сутки полёта «СССР-В6» передал несколько десятков радиограмм, большей частью технических: радист Чернов связывался с коллегами, чтобы проверить наличие и качество связи, договориться о переходе на другие частоты, о времени сеансов связи. Менять частоты приходилось постоянно: прохождение радиоволн – вещь капризная, а 6 февраля, по-видимому, сказалась разыгравшаяся с утра магнитная буря.