Александр Сладков - Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища

Зарядка проходит вяло, без привычного мне задора. Уже через день я понимаю причину такой «лености» – у личного состава нет сил. Бойцы нашей технической роты, вечно чумазые, задерганные и невыспавшиеся и, как правило, всегда смертельно уставшие. Они мечутся по маршруту: казарма – столовая – парк – аэродром. И обратно. Офицеры вечно на взводе. Главная задача – полеты. Днем, ночью, снова днем. Сегодня у штаба полка какой-то майор кричал на нашего ротного:

– Ты видел х/б у своего водителя, из автобуса, который смену на полеты возил?! Он у тебя что, в говне купался?! Грязный как черт! Летчик увидит такого – испугается! Считай, предпосылка к летному происшествию!

Еще в нашем батальоне есть рота охраны, «курки». Эти задрючены не менее остальных, ходят «через день на ремень», из караула в караул. Бывает, что солдат не меняют в нарядах неделями. А некому менять, людей не хватает. В общем, служба здесь, в Смуравьево, не сахар.

Партийно-политическая работа (ППР) в батальоне ведется не особенно бодро. Все начинается и заканчивается проведением политзанятий с солдатами и политучебы с прапорщиками. Это святое. Людей рассаживают в классах техподготовки или в Ленинских комнатах и читают им лекции, напечатанные в журнале «Коммунист Вооруженных сил». А на практике… Вот тут главный комсомолец батальона, старший лейтенант Клинков, показал нам «мастер-класс». Мы как раз пили чай у него в кабинете, когда в дверь постучали.

– Разрешите…

В проем боком, как каракатица, приставными шагами вполз боец.

Необъемный и мешковатый новенький «хэбчик», скрывавший его фигуру, был перерезан пополам затянутым намертво поясным ремнем. Пилотку солдат сжимал в ладонях, как тряпочку. Голова его, торчащая из просторного, но застегнутого на крючок ворота, бархотилась едва взошедшими из черепа русыми волосами. Все ясно, «дух», только призвали.

– Валяй, заходи!

Комсомолец Клинков, маленький и худой, с беломориной в узких губах и в накинутой на узкие плечи засаленной телогрейке сидел во главе стола. Он был похож на партизанского командира.

– Что ты хочешь, солдат? Только давай быстро, на скорости!

– Писем нет.

Клинков разинул рот, папироса прилипла к нижней губе. Он, видимо, ожидал, что ему сейчас доложат о нанесении врагом ядерного удара по Питеру, ну, или о наземном наступлении НАТО, а тут всего лишь – «писем нет».

– Каких еще писем?

– Из дома.

– И че?

Главный комсомолец глядел на бойца, прищурив глаза от папиросного дыма. Боец мялся, поглядывая на нас, и не находил что ответить. Но Клинков вдруг, словно в кукольном театре, перешел на приторный тон, подражая детскому тембру:

– Мамка с папкой не пишут? А-я-яй!

Боец глянул на него, потом в пол и, как ребенок, мелко закивал головой. Он, наверное, и заплакал бы, да не успел. Бац! Комсомолец хлопнул пятерней по столу. Графин подпрыгнул, стакан звякнул.

– Что ты расчувствовался, солдат! А ну иди отсюда! Пошел, плакса!!!

Боец суетливо, переваливаясь с ноги на ногу, как плюшевый медведь, развернулся и, не закрыв за собой дверь, убежал. Я подумал: вот и все. Сейчас солдатик стянет у отдыхающего дневального штык-нож, пырнет в живот дежурного по роте, сорвет с его ремня ключи от «ружпарк», вскроет шкаф с «калашниковыми», возьмет автомат и вернется. Сперва, конечно, он убьет комсомольца, ну и нас заодно, а потом в сушилке повесится. Вот тебе и партийно-политическая работа во всей красе.

Как ни странно, мы быстро втягиваемся в казарменную рутину.

С солдатами своими мы не становимся. Кто мы для них такие? Командиры? Временно-беременные. Ни наказать, ни поощрить, ни в увольнение отпустить. И с офицерами у нас пока ничего общего. Даром что на совещаниях присутствуем, а там тоже ни поручений, ни наград. Так и существуем своим маленьким коллективчиком. Ни вашим, ни нашим.

Вот сегодня суббота. У нас припасен баллончик «массандры». Точнее, баночка, три литра. Сегодня юбилей – ровно неделя стажа прошла. Попарились в гарнизонной баньке, теперь вот накрываем стол у нас в профилактории. Собственно, это обыкновенная офицерская общага. Садимся. Хлеб, сало, все та же спирто-водяная смесь. Играет магнитофон. Группа «Альфа» – «Я московский озорной гуляка». Наливаем по первой. Лениво общаемся. Оказывается, у Сереги Перушева нынче годовщина смерти отца. Он был военным летчиком, командиром корабля «Ту-22». Ракетоносца сверхзвукового. В Белоруссии, в Зябровке. Был, да погиб. Мы еще разлили, Серега начал рассказывать: «Снижались над лесом. Экипаж начал покидать самолет. Батя штурвал удерживал. Чтоб остальные вышли». От рассказа Перуша у меня мурашки пошли по телу. Магнитофон этот! Песня дурацкая… Не к месту. Я дернул шнур. От волнения даже начал грызть штекер, как ручку в школе. Серега продолжил: «Мужики выскочили. Батя последний. Но парашют раскрыться не успел. Низко было… Прямо след от батиного тела в хвое старой остался…» История-то какая… Печальная. Я вгрызаюсь в штекер со всей силы. Ба-бах!!! Искры из глаз, хлопок громкий, я на полу. Нокаут! Прихожу в себя.

– Слон, ты че, Слон!!!

– Черт-те… Черт-те че. Током, током меня ебакнуло! Шнур этот долбаный!!!

Я срываюсь на Перуша:

– Хорош, Серега! Рассказы эти печальные! Давай лучше начисляй «массандру»!

Вообще, правильно говорят: войсковая стажировка – это всегда новый опыт, новые ощущения, новые знакомства. Это Саня Дубровин в ТуркВО

А потом вся стажировка – словно калейдоскоп с одинаковыми узорами.

Казарма – парк – аэродром. Всплеск! Драка с кавказцами. У них нож, у меня камень. Мы победили. Опять казарма. Опять парк, опять аэродром. Снова всплеск: пьянка дома у телеграфистки. Мы наливаемся «массандрой» до одеревенения. Телеграфистка хохочет: «А ну раздевайся!!! Хочу видеть голого русского солдата!!!» Раздевается только Надыр Салиевич Пайзиев. Стоит, глупо улыбаясь, пьяный-пьяный, прикрывая горстями свое «хозяйство»… Потом Питер. Кабинет члена Военного совета Военно-воздушных войск Ленинградского военного округа. Генерал Шкаруба в ярости:

– Сладков! Тебя пьянствовать на стажировку прислали или учиться???!!!

– Учиться…

– Все, посылаю письмо в училище. Учиться ты больше не будешь!!!

КВАПУ, стажировка закончена, письмо перехвачено девчатами с училищной почты. Впереди отпуск, если он состоится, конечно.

– Так! Кто у нас траву косить может?! Косой?

Лето. Стою в строю последних отпускников. «Дембельский аккорд».

Мандрико вышагивает вдоль строя. Зовет добровольцев. Нужно покосить траву перед штабом. Тщетно. Взводный начинает сам определять нужных специалистов, по косвенным признакам.