Елена Калашникова - Траектория судьбы

Позже я понял, что дело было в другом. Мою «самостоятельность» мне не забыли. Создание в 1955 году опытно-конструкторской группы под моим руководством (которого я добивался 6 долгих лет!..) и ее плодотворная годовая работа многим на заводе не давали покоя и под маркой преодоления культа личности и его последствий хотели развенчать или хотя бы просто унизить конструктора, слишком дерзко и смело, по мнению некоторых, взлетевшего в творчестве. К тому же, имеющего «защитников» в Москве, в Главном артиллерийском управлении.

Такая вот сложилась ситуация.

Мне пришлось срочно просить об отстранении меня от выполнения опытно-конструкторских работ до того момента, пока компетентная комиссия не разберется, чьи и какие заслуги мне были приписаны или же я сам приписал. Слишком серьезным, тяжким было это обвинение. Мною руководило не уязвленное самолюбие, а желание восстановить истину.

Много горьких дум довелось передумать, пока находился не у дел. Я ощущал себя без вины виноватым, но ведь не станешь же оправдываться перед каждым работником огромного завода?..

Вечерами, приходя домой, я не мог найти себе места. Настроение снова стало искать выхода в стихах, но они получались не очень оптимистичными:

Размышляя, я все больше укреплялся в мысли, что по работе нашей группы, по мне лично выпущен заблаговременно подготовленный и прицельный залп. Видимо, кое-кому из руководителей завода не нравилось наше стремление на все иметь свое мнение, проверенное опытом. Не нравилось и то, что в критические моменты мы нередко выходили на прямые связи с главным заказчиком, с министерствами. Вот и начали формировать мнение: он много на себя берет, он прыгает через головы, его следует остановить…

И вот остановили. Надолго ли?

Впрочем, остановили лишь меня. Конечно, я продолжал ходить на работу, многократно анализировал свои конструкторские замыслы, но активного руководства в творческой группе не осуществлял. Группа как бы продолжала работу самостоятельно. В. В. Крупин информировал меня, как идут дела по разработке опытных тем, советовался по наиболее сложным вопросам.

В один из дней у меня состоялся разговор с секретарем партийного бюро заводоуправления А. Я. Матвеевым. Переживая случившееся со мной, он близко к сердцу принял все, что произошло на том собрании. Однако и он, по всей видимости, продолжал оставаться в плену представлений, которые создавались на заводе людьми, не видевшими ничего, кроме местнических интересов. Иначе, чем объяснить его упрек:

– Понимаешь, твои запросы, обращения наверх вызывают явное раздражение. Получается, будто ты один беспокоишься за судьбу опытно-конструкторских работ да личный интерес отстаиваешь.

– Вот и вы, Александр Яковлевич, оказывается, не до конца поняли мою позицию, – горькая обида вновь всколыхнулась во мне. – Вспомните, о чем я вам говорил, когда мы встречались в цехе или в отделе? До каких пор мы новые изделия будем создавать и испытывать в запущенных помещениях и на старом оборудовании? Почему опытные цехи занимаются серийной продукцией, а нередко вообще исполнением посторонних заказов? Разве вам неизвестно, что я десятки раз устно и письменно обращался к директору завода, в партком о создании хотя бы сносных условий для работы? Разве вы не читали письма из ГАУ и нашего министерства, где говорилось, что работа по созданию новых образцов ведется заводом крайне медленно?

Монолог мой был длинным. Каждая проблема – боль сердечная. Секретарь партбюро слушал, опустив голову, не прерывая, осмысливая, видно, мои слова.

– Скажите, почему я, конструктор, должен делиться приоритетом в разработке новых изделий, если этот приоритет принадлежит мне? К тому же я приехал на завод с уже готовым образцом! Иное дело, что коллектив завода, его технических служб решает производственно-технические вопросы, связанные с доработкой этого изделия и организацией массового производства: разрабатывает технологические процессы, предлагает применение наиболее подходящих материалов, заготовок, защитных покрытий. Может, кое в чем следовало бы разобраться и парткому, и вам. Почему лишь вмешательство приехавшего на завод начальника ГАУ позволило наконец-то решить проблему выделения для нас помещения для сборки образцов? Почему только после указаний из Министерства оборонной промышленности организовали, прямо скажем, карликовую конструкторскую группу? Почему?..

– Воистину точно сказано, – всякому хорошему делу сопротивляются силы, вооруженные вроде бы здравым смыслом, – вдруг проговорил Матвеев. – Вот что, Михаил Тимофеевич, не будем пороть горячку. Во всем надо обстоятельно разобраться. И если были не правы, думаю, должны перед тобой извиниться.

Видимо, по каким-то каналам о создавшейся ситуации узнали в ГАУ и в нашем министерстве. Из Москвы мне позвонил Е. И. Смирнов, тогда начальник управления стрелкового вооружения:

– Вы своим внезапным отъездом из Средней Азии приостановили испытания изделий там, на месте. В чем дело?

Я объяснил ситуацию. Евгений Иванович, человек деликатный, не стал больше ни о чем расспрашивать, лишь пожелал:

– Постарайтесь, чтобы конфликт не отразился на главном – на доводке образцов. Надеюсь в скором времени увидеть вас активно включившимся в орбиту решения всех неотложных задач.

Можно было понять начальника управления. Для заказчика выход из конкурсной борьбы кого-либо из конструкторов даже на короткое время неизбежно отражался на ходе соревнования, на качестве испытаний. Нисколько не удивился, вскоре увидев Смирнова на заводе. Товарищи из ГАУ всегда оперативно реагировали на любые задержки в работах по их заказам.

К тому времени конфликт мы исчерпали. Состоялось партийное собрание заводоуправления. Секретарь парткома в своем выступлении признал необоснованность обвинений в мой адрес. Его поддержали коммунисты. Мне были принесены извинения. У меня будто гора с плеч свалилась…

Может, и не стоило вспоминать об этом, не стоило тревожить давно зажившую душевную рану. Но не хочу, как говорится, выкидывать слов из песни, сглаживать углы… Все было в жизни, к сожалению, далеко не так просто. Сталкивались суждения, позиции, мнения. И хорошо, если находилось мужество признать свою неправоту.

Вот такие «обратные» стороны имеют те самые ордена и медали, которыми я был награжден за первые десять лет своей работы на ижевском заводе…

В конце 1958 года, за несколько месяцев до принятия на вооружение армии автомата АКМ и ручного пулемета РПК, в самое напряженное для нашей группы время нас в срочном порядке привлекли к новым работам по созданию единого пулемета.