Виктор Гирский - Майдан по неосторожности

– Заказ принят, – отрапортовал официант и скрылся на кухне.

Кафе наполнялось оживленными посетителями. Все были наэлектризованы революционными событиями. Зуев успел умыться, когда официант принес блюдо с гарниром. Котлета по-киевски источала необычный аромат специй. Зуев мысленно произнес спич в адрес столицы и приступил к пиршеству.

Шампанское приободрило и наполнило ощущением покоя. С экрана телевизора звучала какая-то неторопливая мелодия.

В кафе вошла молодая пара. Парень был по-спортивному строен. Его длинное кожаное пальто и широкополая шляпа навевали Зуеву что-то из воспоминаний молодости. Девушка же просто олицетворяла собой современную юность: загорелое лицо славянки и светлые волосы с модной седой прядью на голове (наверное, так она казалась себе взрослей). Они сели в глубине зала и Зуев потерял их из виду. Перед его мысленным взором мягко проплыла очень схожая картинка из прошлого: кафе, девушка и он – на несколько лет моложе… Стало тепло и радостно. Аромат кофе напомнил далекую Латинскую Америку… Оставив чаевые, Зуев забрал выпечку и вышел на улицу. На остановке купил местные газеты.

К госпиталю добирался на автобусе… В приемной главного врача его встретили с улыбкой. Проверили путевку, врачебное предписание и провели в палату.

– Эту ночь вам предстоит провести в одиночестве, – сказала сестра-хозяйка.

Он принял душ. От ужина отказался. Вошла медицинская сестричка и положила пилюли на тумбочку.

– Так вкусно пахнет свежим хлебом, – потянула она симпатичным носиком.

– Выпекал лично для вас, – сказал он, вручая ей ватрушки.

– Ну что вы, – краснея, сказала она. – Мне неудобно брать у больного.

– Такой красивой и юной барышне вкусная еда будет только на пользу! – улыбнулся Зуев.

Сестричка ушла в хорошем настроении. Он выудил из своих вещей кипятильник и быстро приготовил чай. Старая армейская привычка не позволяла заказывать чай в палату.

…Вечер протекал неспешно, давая Зуеву возможность насладится одиночеством. Неторопливо разобрал вещи, полежал, постоял у окна. С любопытством просмотрел газетные новости… Сон подкрался незаметно.

В больничной палате их было двое. Сосед по койке, Егор Кузьмич, восьмидесятилетний худощавый старик, ростом под два метра, с широким загорелым лицом дачника, бескомпромиссно источал жизнерадостность. Готовясь к утренним процедурам, он часто пел, после чего брался перематывать эластичным бинтом травмированную ногу. При ходьбе стопа его по-детски косолапила. Для безопасности он подстраховывал себя палочкой при передвижениях.

В это утро, как и в любое другое, Зуев делал зарядку, беззвучно ведя счет выполненным упражнениям.

Егор Кузьмич отличался скрупулёзностью. Предписания лечащего врача выполнял беспрекословно. Зуев же по этим вопросам имел свою, исторически сложившуюся точку зрения: записывая названия лекарств и их действие, он всегда тянул с их употреблением. По его глубокому убеждению, нельзя было лечить организм от многих диагнозов одновременно, а посему выдаваемые пилюли аккуратно складывал в коробочку. Его сорокапятилетний возраст был опасным для эксперементальных изменений устоявшихся взглядов… Вошла медсестра в белоснежном халате.

– Никитину Егору Кузьмичу три пилюльки, полковнику Зуеву две, – детским голоском сказала она. – Как настроение, больные?

– Без вас очень сложно готовиться к завтраку, – удрученно сообщил старик.

– Уколы в попу получите перед обедом, тогда и повеселитесь.

Она ушла легкой грациозной походкой. Старик открыл балконную дверь и с удовольствием стал подкармливать голубей крошками хлеба.

– Мы живём халясё, – сообщил он голубям с китайским напевом, – хлебом кормим птиц… Мне, уважаемый коллега, пришлось воевать в Корее в пятидесятые годы. Голод тогда заставлял население съедать не только птиц, но и любую ползающую тварь. Это было ужасное время!

Вздохнув, он прилёг на кровать и начал усиленно массировать ногу:

– Всегда ноют ноги на перемену погоды… Молодому парню Егору нанесли увечье в Северной Корее. Теперь всю жизнь я обязан мучиться из-за любимого вождя всех народов – Сталина.

А вот Вас где черти носили по жизни, Андрей Федорович?

Подобные беседы уже вошли в каждодневное расписание новых знакомцев, значительно скрашивая однообразный больничный быт. Зуев обычно начинал отшучиваться, рассказывая побасенки из офицерской жизни. Кузьмич, будучи сам превосходным рассказчиком, с удовольствием слушал, не перебивая. Сам он часто обращался к периоду корейских событий пятидесятых, жестикулируя руками, видимо, помогая себе тем самым воссоздавать прошлое…

Между тем, не дожидаясь ответа, старик заразительно засмеялся, вспомив случай ухаживания за молоденькой китаянкой:

– Ты представь, Андрей, восемнадцатилетнего водителя ГАЗ-69 в китайской форме с фамилией Ву. Для нас тогда китайская фамилия ничего не значила. Но для китаянок очень даже значила, о чём я узнал значительно позже. В Китае имена передаются от отца к детям. Они для них святые. Фамилия Хіng сохранилась только у членов королевской династии, а Айсин Геро – только у манжурской императорской семьи. И вдруг китаянка Ли слышит фамилию Ву, что обозначает «шаман». Она в ужасе. Ведь по их обычаям я приравнивался к святым. Может, я утрирую, но девушка была в панике. По её понятиям я мог бы наколдовать ей сложную судьбу. А рядом взрывы, вопли, разрушение. Она от страха прижимается к большущему русскому Ивану… Хотя – нет, наверное, тогда она дрожала больше от всепоглощающей любви… О времена!..

Казалось, что его восемьдесят лет исчезли, а перед Зуевым находится весёлый молодой парень. Как правило, после подобных рассказов, как только дед умолкал, палата тут же заполнялась его переливчато-художественным похрапыванием.

Зуев же всё своё свободное время старался отдавать чтению. Теперь у него было много времени… Книг в госпитале, по его мнению, как для ветерана, было более чем предостаточно. Среди прочего, Зуев часто перечитывал речь Эрнеста Хемингуэя, произнесенную в июне 1937 года на Втором конгрессе американских писателей. Слова мудрого писателя и сегодня были злободневны, особенно для военного человека. Хемингуэй говорил:

– Писатель, если он знает, из-за чего и как ведётся война, привыкает к ней. Это – великое открытие. Просто поражаешься при мысли, что ты действительно привык к ней. Каждый день бываешь на фронте и видишь позиционную войну, маневренную войну, атаки и контратаки, всё это имеет смысл, сколько бы людей мы ни теряли убитыми и ранеными, если знаешь, за что борются люди, и знаешь, что они борются разумно. Когда люди борются за освобождение своей родины от иностранных захватчиков, и когда эти люди твои друзья, и новые друзья, и давнишние, и ты знаешь, как на них напали и как они боролись, а начали почти без оружия, то, глядя на их жизнь и борьбу, и смерть, начинаешь понимать, что есть вещи и хуже войны. Трусость хуже, предательство хуже, эгоизм хуже.