Виктор Баранец - Честь мундира. Записки полковника

Вахмуров тайком направил группу солдат полка на потсдамскую мебельную фабрику. Полтора десятка бойцов должны были заработать там столы и стулья для штаба, а заодно – и мебельный гарнитур для командира полка. Бойцы во главе с сержантом жили в подвале и в таких скотских условиях, которые возмутили старого немца, – дочка его работала на фабрике и все рассказала отцу (она каждый день носила из дома еду русским солдатам). Немец приехал на фабрику, убедился, что все обстоит именно так, как рассказывала ему дочь, и написал возмущенное письмо послу Советского Союза в ГДР Петру Абросимову. В письме том были и такие строчки: «Я с 1943 по 1958 год был в русском плену, но со мной никто не обходился так, как сегодня это делают советские командиры со своими солдатами».

Получив письмо немца, Абросимов переслал его Главкому Группы войск генералу армии Михаилу Зайцеву. Направленные на мебельную фабрику военные следователи обнаружили там дюжину солдат-артиллеристов. Двое из них с высокой температурой лежали на грязных матрацах в сыром подвале. Солдаты были немедленно возращены в часть, больные направлены в госпиталь. В тот же день приказом Главкома Вахмуров был отстранен от должности, прокуратура возбудила уголовное дело. А закончилось все тем, что подполковнику объявили неполное служебное соответствие – самое суровое наказание, выше которого могло быть только увольнение из армии.

Подполковник был понижен в звании до майора и назначен на должность командира дивизиона в пулеметно-артиллерийской дивизии на Курилах. Главком Зайцев намеревался отправить Вахмурова на войну в Афганистан, но узнав о том, что он там уже воевал (к тому же был тяжело ранен), пожалел его. Досталось Вахмурову и по партийной линии, – ему был объявлен строгий выговор с занесением в учетную карточку. На парткомиссии Группы войск пропесочили и Гартина. Его шпыняли за то, что он слабо опирается на партийно-комсомольский актив полка и потому вовремя не мог получить информацию «снизу» о тайной отправке солдат на мебельную фабрику. «Коммунист Гартин, как вы оцениваете то ЧП, которое произошло в вашем полку?» – спросил его кто-то из членов парткомиссии.

– Как мой личный позор, как мои недоработки, – ответил майор, – в том, что случилось, есть и моя вина.

– Мы дадим вам возможность смыть позор и искупить вину. Но уже в другом месте службы, – грозно сказал кто-то в президиуме.

Через месяц майор Гартин принимал должность замполита артиллерийского полка, стоявшего возле Кабула. Присвоение ему звания подполковника было отложено на неопределенный срок…

Дай Бог памяти, когда же это было? Кажется, осенью 1986 года. Я тогда служил уже в Главном политуправлении Советской армии и Военно-Морского флота (ГлавПУре) и где-то в начале октября я приехал в командировку в Афганистан. Среди множества рутинных партийно-политических вопросов мне тогда по приказу своего начальства надо было решить и еще один особый – разобраться с жалобой начальника политуправления Туркестанского военного округа (ТуркВО) на недостойное поведение командира 103-й воздушно-десантной дивизии полковника Павла Грачева. В то время представление на присвоение ему звания генерал-майора уже лежало в Кремле. А туда тоже каким-то образом просочилась информация о «хулиганской выходке» комдива на кабульском аэродроме. Из Кремля позвонили министру обороны СССР маршалу Сергею Леонидовичу Соколову, – мол, есть серьезный сигнал, надо бы разобраться с Грачевым. А потому с указом Президента СССР о присвоении полковнику генеральского звания придется повременить. Министр обороны дал указание проверить жалобу на Грачева начальнику ГлавПУра, а тот – начальнику моего управления, ну а он – мне.

А случилось вот что. Однажды на кабульском аэродроме загружался военно-транспортный самолет, который должен был лететь в Ташкент, а затем в Москву. Чрево Ил-76 уже почти полностью было набито сугубо военными грузами. А на оставшемся в конце грузового отсека месте солдаты размещали десятки коробок с подарками командования 40-й армии ташкентскому и московскому начальству. В тех коробках было и шмотье, накупленное инспекторами из Москвы и штаба ТуркВО в кабульских дуканах.

Во время загрузки самолета на аэродроме из госпиталя стали подъезжать санитарные машины с ранеными офицерами и солдатами. Некоторые из них лежали на носилках, опущенных санитарами на бетонку под хвостом самолета. Тут и подъехал «УАЗик», из которого выпрыгнул комдив Грачев. Он намеревался попрощаться со своими десантниками, которые были ранены во время недавней операции в горах. Там же оказался и майор Гартин, – он вместе с военврачом и медсестрой привез на санитарке лейтенанта – замполита батареи, которому разорвавшимся шальным душманским снарядом оторвало до колена ногу.

– Что здесь происходит?! – сурово гаркнул Грачев, увидев, что экипаж самолета готовится убирать трап, а раненые солдаты и офицеры так и остались лежать на носилках, опущенных на бетонку, – ветер бросал им в лица серую пыль.

Гартин представился комдиву и доложил, что руководивший загрузкой подполковник из штаба армии запретил вносить раненых в самолет до тех пор, пока солдаты не перенесут из «КАМаза» в Ил-76 все коробки. Коробок было так много, что места для носилок уже не осталось.

– Майор, – за мной! – крикнул Грачев и с какой-то медвежьей прытью на сильных и кривоватых ногах взбежал по трапу. Гартин – за ним. В следующую минуту десятки коробков полетели на бетонку из самолета – магнитофоны «Шарп» и джинсы «Левис» выпадали из них…

– Что вы делаете?!!! Что вы делаете?!!! – панически кричал щеголеватый подполковник из штаба армии, пытаясь с вратарским проворством ловить летящие коробки.

Грачев приказал солдатам выгрузить все коробки из самолета, а на освободившемся месте поставить носилки с ранеными. Когда экипаж поднимал трап, Гартин вытирал полевой фуражкой пот со лба и слышал голоса, доносившиеся из чрева Ил-76:

– Спасибо, товарищ комдив!

– Спасибо, товарищ полковник!

– Спасибо, Пал Сергеич!

Подполковник из штаба армии поглядывал то на Грачева, то на Гартина свирепым крысиным взглядом. Когда комдив сел в свой «УАЗик» и уехал, штабник сквозь зубы сказал Гартину:

– Я сгною тебя, майор. Капитаном будешь! А Грачу теперь не видать генеральской звезды, как своих ушей. Я уж позззззабочусь…

В тот же день Грачева и Гартина стали таскать по высоким кабинетам штаба армии и требовать объяснений. Командарм и начальник политотдела учинили им формальные допросы – голоса были суровые, а глаза смеялись. Не то, что у зама начальника политотдела полковника Двинцева. Тот кругами ходил в сигаретном дыму по кабинету, хватался за голову и приговаривал: