Николай Лузан - Между молотом и наковальней

То, что это не было пустой угрозой, в штабе Сергея Багапша отчетливо осознавали. Его разведка не дремала, от нее поступала одна информация тревожнее другой. По одним данным, на госдачах в Сухуме и Новом Афоне уже больше недели скрывались от посторонних глаз вооруженные до зубов спецгруппы боевиков. По другим — такие же группы засели в одном из санаториев в Гаграх. Кто они такие и откуда прибыли — оставалось загадкой, но каких-либо сомнений в том, на кого они нацелились, в штабе Сергея Багапша не возникало. Российские миротворцы тоже не дремали — вся боевая техника была выведена из ангаров и заняла ключевые позиции, а на подвижных и стационарных постах усиленные наряды несли круглосуточное дежурство.

Самые тревожные сообщения приходили из-за Псоу, там поблизости от границы грозно полязгивала гусеницами российская военная машина. В те критические для Абхазии декабрьские ночи тяжелые армейские транспортники, видимо, не случайно приземлялись в сочинском аэропорту, а два батальона спецназа прибыли в разгар мертвого сезона явно не на отдых. Все, вместе взятое, даже далекому от армии человеку говорило о том, что силовой сценарий разрешения затянувшегося конфликта становился жестокой реальностью.

Эти удручающие новости, усиленные слухами, со скоростью лесного пожара распространялись по Абхазии. Ощущение чудовищной и неотвратимо надвигающейся катастрофы не обошло стороной ни один дом, ни одну семью. С особой остротой они ощущались в доме Беслана Кубравы. Время и судьба так распорядились, что он оказался в самой гуще драматических событий и последние полгода уже не принадлежал ни себе, ни семье. Ему приходилось разрываться между домом, занятиями в университете, митингами и работой в штабе Сергея Багапша. Неумолимая и жестокая логика политической борьбы, подобно кровожадному молоху, пожирала его без остатка.

В последнюю неделю Беслан если и появлялся в доме, то на несколько часов, чтобы на бегу перекусить и отоспаться. И сейчас, весь позеленевший от усталости и нервного перенапряжения, он отрешенно смотрел перед собой и вяло, не замечая вкуса, пережевывал холодный хачапур. Напротив сидели и не притрагивались к тарелкам с давно остывшей мамалыгой жена Амра, сестра Марина, сыновья Инал и Аслан. Они не решались потревожить его и лишь бросали вопрошающие взгляды то на него, то на старенький «Горизонт», тускло поблескивавший в углу на тумбочке.

Экран телевизора судорожно подергивался, а эфир сухо потрескивал электрическими разрядами. И так порядком изношенная аппаратура телецентра, после того как его штурмовали и подрывали, вовсе дышала на ладан. Голос молодого ведущего новостей Алхаса Чолокуа, еще не успевшего как следует освоиться со студией и своей новой ролью, то и дело плыл и прерывался. Но ни Амра, ни Марина, ни быстро повзрослевший за эти сумасшедшие дни Инал не замечали этого, по его лицу они спешили угадать главное — что их ждет завтра.

К сожалению, новости оказались неутешительными, прилет известного российского депутата Сергея Бабурина пока мало что изменил. По-прежнему у избирательных штабов соперников толпились вооруженные люди и звучали воинственные призывы. Более того, с каждым новым часом их становилось больше, а требования приобретали все более жесткий характер. Их подогревали слухи о переговорах на госдаче между Сергеем Багапшем, Раулем Хаджимбой, Сергеем Бабуриным, Владимиром Колесниковым и Нодаром Хашбой — они носили самый противоречивый характер. По одним — Сергея Багапша уже арестовали и отправили вертолетом в Адлер. По другим — его якобы «сломали», и он отказался от дальнейшей борьбы. Российские телеканалы ни одним словом не упомянули о ситуации в Абхазии, как будто ее вовсе не существовало.

Инал выключил телевизор, и на какое-то время в столовой воцарилась тягостная тишина, которую нарушал лишь стук вилки в руках отца. Он еще наклонился над тарелкой, избегая обращенных к нему вопрошающих взглядов. Ему нечего было сказать им. Неподвластная ни его, ни воле тысяч сторонников Сергея Багапша, ни сторонников Рауля Хаджимбы чудовищная машина разрушения, казалось, уже не могла остановиться и через несколько часов готова была пойти вразнос и разгромить вдребезги то хрупкое равновесие, которое каким-то чудом еще сохранялось в обществе.

Беслан еще долго остановившимся взглядом смотрел на давно погасший экран телевизора. Амра, Марина и сыновья не спускали с него глаз и ловили каждое движение. Первой не выдержала и заговорила Амра, с ее дрожащих губ сорвался еле слышный вопрос:

— Беслан, что с нами будет?

Так и не услышав ответа, она принялась снова теребить его:

— Неужели нельзя договориться?

— Мы сделали все, что могли, но они, как глухие, — ничего не хотят слышать! — с ожесточением ответил он.

— Но почему?! Вы же не враги? Ты воевал вместе с Раулем, столько лет проработал вместе, и что, теперь будете стрелять друг в друга?

— Нет!.. Народ с нами, и он этого не допустит! — неуверенно ответил Беслан.

— Народ?.. А те, кто засел на турбазе, они кто?!

— Не знаю!

— Но там же не все отморозки?! — воскликнула Марина.

— Не отморозки?! Но если Рауль заявил, что инаугурации не допустит, то что тогда говорить про остальных! — продолжала терзаться Амра.

— Хватит! — сурово отрезал Беслан. — Мы победили, и теперь пусть они думают! Наше терпение закончилось! Больше перед ними никто стелиться не станет!

— Победили кого?.. Да пропади пропадом эта победа! Кому она такая нужна?! Ты нам нужен живой! Понимаешь, живой!..

И этот полный отчаяния и выстраданной боли крик Амры заставил всех вздрогнуть. Инал сжался в комок, и его испуганный взгляд заметался от отца к матери. Маленький Аслан захлюпал носом, и из глаз ручьем полились слезы. Беслан страдальчески морщился и из последних сил пытался удержать себя в руках. Марина побледнела как полотно и прошептала:

— Беслан, но это же война?

— Война! — тихим эхом прозвучал ответ, и он с трудом выдавил из себя: — Мы не хотим этого. Это они…

— Но надо же что-то делать! Ты слышишь меня, Беслан?! Вы должны остановиться! — умоляла его сестра.

— Как?! Упасть им в ноги?!

— Какие ноги!.. Сумасшедшие! Ну что вам еще надо?.. Чтобы грузины напали на нас! — в отчаянии воскликнула Амра.

— Боже мой, ты что такое говоришь, Амра! — в ужасе всплеснула руками Марина.

— Но, может, хоть это остановит их!

— Замолчи! — глухо произнес Беслан.

— Не могу! У меня уже нет никаких сил! Зачем? Ради чего все это?! Плюньте вы на эту проклятую власть! Пусть они ею подавятся. Я тебя умоляю, Беслан, останься дома ради детей, ради меня! — заклинала его Амра.

Тяжело, будто на плечи легла стопудовая ноша, он поднялся из-за стола. По его изможденному и постаревшему за последние дни на несколько лет лицу пробежала болезненная гримаса. Ему приходилось разрываться между семьей, которую бесконечно любил, и долгом перед товарищами.