Петра Куве - Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу

Даллеса слова подчиненных не убедили. Через несколько дней, на встрече в Управлении оперативного контроля Совета национальной безопасности прошла «серьезная дискуссия [665] CIA, Официальный меморандум, 5 ноября 1958. о действиях, предпринятых США, и о возможных мерах» в связи с делом «Живаго». Раньше ряд сотрудников рекомендовал Даллесу воспользоваться подведомственными ЦРУ активами, чтобы «вдохновить» антисоветскую прессу [666] CIA, Classified Message to the Director, 28 октября 1958. и поощрить «левацкую прессу и писателей» на Западе выразить свое возмущение.

Замешательство Запада не удивило Москву. Гораздо больше Советский Союз тревожили заявления «буржуазных писателей» и представителей высших эшелонов власти, таких как Джон Фостер Даллес, которые вредили репутации страны среди друзей и союзников, в том числе там, где СССР ожидал встретить сочувствие.

В Ливане «дело Живаго» освещалось на первых полосах газет, и ЦРУ одобрительно замечало, что в передовице газеты «Аль-Бинаа» писали, что «свободная мысль и диалектический материализм [667] CIA, Current Intelligence Weekly Review, 6 ноября 1958. не идут рука об руку». В марокканском ежедневнике «Аль-Алам», который редко критиковал Советский Союз, написали: в чем бы Советский Союз ни обвинил Запад в будущем, он «никогда не сможет отрицать давление на Пастернака». «Таймс», выходящая в Карачи, назвала обращение с писателем «позором».

Бразильский писатель Жоржи Амаду сказал [668] Conquest, Courage of Genius, 99. : исключение Пастернака из Союза писателей продемонстрировало, что страной по-прежнему управляют, как во времена сталинизма. Бразильская газета «Ультимо Ора» [669] CIA, Current Intelligence Weekly Review, 6 ноября 1958. , которая ранее поддерживала хорошие отношения с Советским Союзом, назвала произошедшее «культурным терроризмом».

Ирландский драматург Шон О'Кейси в знак протеста против решения Союза писателей СССР писал в «Литературную газету»: «Как друг вашей замечательной страны [670] Шон О'Кейси. Письмо О. Прудкову 7 ноября 1958 // O'Casey, The Letters of Sean O'Casey. T. 3, 645. с 1917 года, прошу отменить приказ об исключении… В каждом художнике живет анархист, как сказал Бернард Шоу в одном из предисловий, а художнику следует многое прощать».

Исландский писатель Халлдор Лакснесс [671] Посольство Великобритании в Рейкьявике — служебная записка, 31 октября 1958 // Nobel Prize for Boris Pasternak. Classmark FO 371/135422, National Archives, London. , нобелевский лауреат и председатель Общества исландско-советской дружбы, послал телеграмму Хрущеву: «Прошу вас, как хладнокровного государственного деятеля, воспользоваться своим влиянием и смягчить злобные нападки, полные сектантской нетерпимости, на старого заслуженного русского поэта Бориса Пастернака. Зачем легкомысленно возбуждать в данном вопросе гнев поэтов, писателей, интеллектуалов и социалистов всего мира против Советского Союза? Прошу избавить друзей Советского Союза от непонятного и в высшей степени недостойного зрелища».

«Исландия [672] Associated Press, 31 мая 1959. ? — спросил Пастернак, узнав о телеграмме. — Исландия, но, если бы вмешался Китай, это помогло бы?» На самом деле история привлекла много внимания в Азии, особенно в Индии, неприсоединившейся стране, сохранявшей тем не менее прочные связи с Советским Союзом. Премьер-министр Джавахарлал Неру в 1955 году посетил Советский Союз, а Хрущев на следующий год ездил в Индию. Отношение к Пастернаку возмутило ведущих индийских писателей, в том числе коммунистов. На пресс-конференции в Нью-Дели Неру выразил общую тревогу, сказав, что Индия страдает из-за ежедневных оскорблений [673] «Nehru Regrets Soviet Stand», The New York Times, 8 ноября 1958. . «Мы считаем, что, если известный писатель [674] Conquest, Courage of Genius, 100. высказывает мнение, которое противоречит господствующим в его стране взглядам, то он должен пользоваться уважением, а не подвергаться каким-либо ограничениям», — заявил он. История повредила и советским дипломатическим культурным связям [675] CIA, Current Intelligence Weekly Review, 6 ноября 1958. . В норвежской прессе требовали, чтобы правительство аннулировало недавно подписанную программу культурного обмена. Шведские официальные лица угрожали отложить на неопределенный срок программу молодежного обмена. 28 австралийских писателей в открытом письме утверждали, что все будущие культурные и научные обмены будут зависеть от полной реабилитации Пастернака как гражданина и как писателя.

Международная реакция оказалась нежелательной, и в Кремле захотели найти выход из кризиса. Получив письмо Пастернака, Хрущев приказал остановиться: «Хватит. Он признал свои ошибки [676] Sergei Khrushchev, Khrushchev on Khrushchev, 209. . Прекратите». Условия оставляли на усмотрение функционеров.

В то время как в Доме кино готовилось новое осуждение Пастернака, Поликарпов стремился как-то замять дело. Хесин, который недавно так холодно принял Ивинскую, позвонил ей накануне собрания в квартиру ее матери, где она пыталась хоть немного выспаться (за передвижениями Ивинской пристально следили). Хесин излучал фальшивое дружелюбие.

«Ольга Всеволодовна, дорогая [677] Ивинская. В плену времени, 308. Если не указан другой источник, беседы с Поликарповым и рассказ о его встрече с Пастернаком 31 октября приводятся по этому изданию (308–314). , вы — умница, письмо Б. Л. получено, все в порядке, держитесь. Должен вам сказать, что сейчас нам надо немедленно с вами повидаться».

Ивинскую звонок чрезвычайно разозлил; она сказала Хесину, что не желает иметь с ним ничего общего. Тогда трубку взял Поликарпов. «Мы вас ждем, — сказал он. — Сейчас мы подъедем к вам на Собиновский, а вы накиньте шубку и выходите, мы все вместе поедем в Переделкино: нужно срочно привезти Бориса Леонидовича в Москву, в Центральный комитет».

Ивинская попросила дочь срочно поехать к Пастернаку в Переделкино. Ей казалось, что, раз Поликарпов так спешит и сам едет за Пастернаком, это означает только одно: с писателем встретится Хрущев. К дому, где жила мать Ивинской, подъехал черный правительственный ЗИЛ, в котором сидели Поликарпов и Хесин. Машина ехала по правительственной трассе, не останавливаясь у светофоров, и они оказались в Переделкине быстрее Ирины.

Пастернак был возбужден и слаб, у него часто менялось настроение; он чувствовал себя на даче, как в клетке. Ему приходили телеграммы со словами поддержки от западных доброжелателей, но на родине он все больше чувствовал свою изолированность, а те, кого он привык считать друзьями, его сторонились. Когда в тот день к нему зашла скульптор Зоя Масленикова, он не выдержал и заплакал [678] Масленникова. Портрет Бориса Пастернака, 118. , уронив голову на стол; поводом для слез стала телеграмма, в которой были строки стихотворения из «Живаго»: