Петра Куве - Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу

Ахматова считала испытания, выпавшие на долю Пастернака, несущественными по сравнению с тем, что пришлось пережить ей и Зощенко, когда их исключили из Союза писателей СССР. Пастернака и его близких оставили на его красивой даче, заметила она. По сравнению с тем, что делали с ней и Зощенко, «история Бориса — бой бабочек» [699] Цит. по: Reeder, Anna Akhmatova, 365. , — говорила она Чуковской. Всплыли давнишние противоречия между Ахматовой и Пастернаком. Ахматова считала, что Пастернак недостаточно предан искусству; ее раздражал его стиль, но все же она любила его и жаждала его восхищения.

Ахматова считала «Доктора Живаго» плохим романом; нравились ей только пейзажи, которые она называла «гениальными». Кроме того, ей казалось, что Пастернак слишком упивается своим мученичеством и своей славой. Позже, когда они встретились на дне рождения в Переделкине, Ахматова заметила: «Борис все время говорил только о себе [700] Там же, 366. , о письмах, которые он получает… Потом он очень долго и утомительно кокетничал, когда его попросили что-нибудь почитать. После того, как читала я, он громко спросил через стол: «Что вы делаете с вашими стихами? Раздаете друзьям?»

Ахматова вспоминала, как приехала к композитору Дмитрию Шостаковичу на его дачу в Комарове под Ленинградом. «Я смотрела на него и думала: он несет свою славу, как горб, к которому привык с рождения. А Борис — как корону, которая упала ему на глаза, и он сдвигает ее назад локтем».

Письмо в «Правду» было тактическим отступлением; Пастернаку по-прежнему нужно было жить на два дома. Власти, в ответ на подпись Пастернака под письмом, согласились снова разрешить ему и Ивинской [701] Ивинская. В плену времени, 327. зарабатывать переводами; кроме того, Поликарпов обещал помочь с переизданием пастернаковского перевода «Фауста». Как выяснилось, он солгал. Зимой того года Пастернак лишен был возможности зарабатывать. «Завернули» его перевод «Марии Стюарт» Юлиуша Словацкого, уже готовый к публикации; не ставили пьесы Шекспира и Шиллера в его переводах; ему не заказывали новых переводов. В январе он написал в ВААП. Он спрашивал, что случилось с платежами, которые он должен был получить. Кроме того, он снова обратился к Хрущеву с жалобой на то, что ему не дают возможности заниматься даже «безобидной профессией» перевода. Он предложил агентству по авторским правам, чтобы оно забрало его гонорары в обмен на гонорары западных писателей, например Хемингуэя, которых издавали в Советском Союзе, ничего им не платя. Советский Союз не платил зарубежным авторам за издание и перевод их книг до 1973 года, когда присоединился к Всемирной конвенции по авторским правам. На бумаге Пастернак считался богачом. Фельтринелли переводил платежи [702] Carlo Feltrinelli, Feltrinelli, 151. от издателей со всего мира на счет в швейцарском банке; и в ЦРУ, и в Кремле считали [703] CIA, Memorandum for the Record, 2 апреля 1959; Записка отдела культуры ЦК КПСС о предложении посольства СССР в Швеции повлиять на Б. Л. Пастернака с целью передачи его зарубежных гонораров Всемирному совету мира, 20.01.1959 — см.: Афиани, Томилина. Пастернак и власть, 179–180. , что Пастернак — уже миллионер. Получение пусть даже части этих денег принесло бы ему не столько облегчение, сколько лишние хлопоты и боль. Пастернак понимал, что это богатство — чаша с ядом; если он попросит разрешения перевести деньги в Москву, ему придется выносить обвинения в том, что он «предательски живет на иностранный капитал». Правда, в феврале он попросил Фельтринелли перевести 112 тысяч долларов на подарки друзьям, переводчикам и родным на Западе. Но вначале он продемонстрировал некоторое равнодушие к гонорарам, написав Фельтринелли: «Вас не должно удивлять, что мне совершенно неинтересны [704] Carlo Feltrinelli, Feltrinelli, 146. различные подробности и размер гонораров».

И все же безденежье сказывалось и на нем. «Их желание утопить меня [705] Д'Анджело. Дело Пастернака, 143. так велико, что я не вижу ничего, кроме этого желания», — говорил Пастернак. Он выражал изумление по поводу своего затруднительного положения. «Неужели я и правда недостаточно сделал в этой жизни [706] Yevgeni Pasternak, Boris Pasternak: The Tragic Years, 228. , чтобы в семьдесят лет не иметь возможности кормить семью?» Он начал занимать деньги, сначала у домработницы [707] Емельянова. Пастернак и Ивинская: провода под током, 240. , затем у друзей. В конце декабря он попросил у Валерии Пришвиной, вдовы писателя Михаила Пришвина, в долг 3 тысячи рублей [708] Борис Пастернак. Письмо Валерии Пришвиной 27 декабря 1958 — в примеч. 1 к письму от 12 декабря 1958 // Пастернак Б. ППС. Т. 10, 409. (около 300 долларов) до конца 1959 года. В начале января он занял 5 тысяч рублей у К. И. Чуковского — тот решил, что деньги взяты для Ивинской. Чуковский заметил, что Пастернак постарел. «Постарел, виски ввалились [709] Чуковский. Дневник, 7 января 1959, 437. — но ничего, бодр». Чуковский сказал Пастернаку, что не спал три месяца из-за того, что пришлось вынести Пастернаку. «А я сплю превосходно», — ответил Пастернак.

Через месяц он написал Ивинской: «Надо будет упорядочить денежное хозяйство, твое и наше» [710] Борис Пастернак. Письмо Ольге Ивинской 24 февраля 1959 // Ивинская. В плену времени, 429. .

Пастернак спросил Герда Руге, немецкого корреспондента, не может ли тот дать ему денег, которые ему потом отдаст Фельтринелли. Руге собрал сумму, эквивалентную 8 тысячам долларов [711] Герд Руге, интервью П. Финну и П. Куве (Мюнхен, 29 мая 2012). Руге не помнил точно, когда добывал деньги, но скорее всего, сбор и передача происходили в марте 1959 года. В письме к Фельтринелли от 2 февраля Пастернак просил издателя перевести часть денег в виде подарков друзьям, переводчикам и его родственникам на Западе. Список получателей не сразу дошел до Фельтринелли, и Пастернак пересмотрел его в апреле, добавив еще 5 тысяч долларов к тем 10, которые должны были быть выплачены Руге. Это добавление для расплаты с долгами также упоминалось в его письме Жаклин де Пруайяр от 30 марта. , в посольстве Западной Германии у русских немецкого происхождения. Им разрешили эмигрировать, но они не имели права вывозить с собой деньги. Руге брал у них деньги, пообещав выплатить им эквивалент в марках, когда они приедут в Германию. Немецкий журналист передал дочери Ивинской пакет с деньгами на станции метро «Октябрьская». Передача произошла быстро, как в шпионском фильме.

Пастернак, видимо, понимал, чем рискуют Ивинская и ее родные, участвуя в его тайных попытках добыть деньги. Он предупредил переводчицу на французский Жаклин де Пруайяр [712] Борис Пастернак. Письмо Жаклин де Пруайяр 3 февраля 1959 // Boris Pasternak, Lettres a mes amies franchises (1956–1960), 141. , что, если он напишет ей, что у него скарлатина, это значит, что Ивинскую арестовали и она должна поднять шум на Западе.