Петра Куве - Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу

«Кто бы мог ожидать столько народу, когда из тех, кто должен был явиться только для проформы, по воле долга, не пришли, как то часто бывает, — писал Гладков. — Для всех присутствующих тот день был днем громадной важности — и это само по себе превратилось в очередную победу Пастернака».

Люди встречались со старыми друзьями в палисаднике — товарищи, в некоторых случаях вернувшиеся из лагерей. Гладков встретил двух бывших сокамерников, с которыми он не виделся много лет. Казалось совершенно естественным встретиться снова в такой миг, и Гладков вспомнил строки [852] Gladkov, Meetings with Pasternak, 176. Пастернака из стихотворения «Душа»:

С тыльной стороны дачи люди сидели на траве и слушали, как лучшие пианисты России играют на старом рояле; печальные звуки лились из открытого окна комнаты на первом этаже. Станислав Нейгауз, Андрей Волконский, Мария Юдина и Святослав Рихтер играли по очереди, исполняя медленные и торжественные траурные мелодии и некоторые мелодии из тех, что любил Пастернак, особенно Шопена.

В начале пятого Рихтер закончил исполнением «Похоронного марша» Шопена. Родственники попросили тех, кто еще оставался в доме, перейти в палисадник, чтобы они могли в последний раз побыть наедине с покойным. Ивинская, стоявшая на крыльце, силилась заглянуть внутрь; однажды она встала на скамейку и заглянула в окно. Одна очевидица вспоминала, что «в ее униженном положении [853] Orlova, Memoirs, 147. она выглядела замечательно красивой».

Спустя короткое время Зинаида Николаевна в черном, с крашенными хной волосами, вышла на парадное крыльцо. Процессия двинулась на кладбище.

Горы цветов, лежавшие вокруг гроба, передавали в толпу через открытые окна. Организаторы из Литфонда подогнали синий микроавтобус. Гроб собирались быстро предать земле [854] Kaminskaya, Final Judgment, 163. . Носильщики, в том числе оба сына Пастернака, отказались ставить гроб в автобус. Открытый гроб несли на плечах, и толпа расступалась, когда они проходили по саду, по улице Павленко и по «унылой грязной дороге» [855] Voznesensky, An Arrow in the Wall, 286. , которая «горько взбивала пыль». Толпа двинулась на кладбище.

Крышку гроба несли молодые писатели Андрей Синявский и Юлий Даниэль, ученики Пастернака. По русской традиции, крышку не прибивали до самого последнего мига — до погребения. Носильщики, идущие во главе толпы, шли так быстро, что тело как будто парило в океане людей. Молодые люди выходили из толпы, сменяя уставших носильщиков. Некоторые из распорядителей, срезая путь, шли по свежевспаханному полю перед дачей Пастернака. Кладбище находилось за полем, на холмике, рядом с яркими куполами местной церкви. Кладбище уже было переполнено, когда прибыла процессия с гробом. Подойдя к краю могилы, носильщики подняли гроб высоко над толпой — всего на миг, а затем поставили его на землю.

«В последний раз я видел удлиненное и величественное лицо Бориса Леонидовича Пастернака», — вспоминал Гладков.

Вперед вышел философ Валентин Асмус, профессор МГУ и старый друг Пастернака. Какой-то юноша наклонился к Присцилле Джонсон и объяснил, кто это. «Беспартийный», — добавил он.

«Мы пришли проститься [856] Существует несколько различных вариантов речи Асмуса. Приводим тот, что записала Присцилла Джонсон. См.: «Death of a Writer», Harper's (май 1961): 140–146. с одним из величайших российских писателей и поэтов, с человеком, наделенным всеми талантами, даже музыкальным. Можно соглашаться с его взглядами или отвергать их, но, пока русская поэзия играет какую-то роль на этой земле, Борис Леонидович Пастернак будет среди величайших.

Его несогласие с нашей современностью не имело отношения к режиму или государству. Он хотел общества высшего порядка. Он никогда не верил в сопротивление злу насилием, и это была его ошибка.

Я никогда не говорил с человеком, который так много и беспощадно требовал от себя. Лишь немногие способны сравниться с ним в честности его убеждений. Он был демократом в истинном смысле слова, человеком, который умел критиковать друзей-писателей. Он навсегда останется образцом, тем, кто защищал свои убеждения от современников, будучи твердо убежден, что он прав. Он обладал способностью выражать человечность в ее высших формах.

Он прожил долгую жизнь. Но она прошла так быстро, он был еще так молод и ему столько еще осталось написать. Его имя навсегда останется одним из величайших».

Затем актер Николай Голубенцев процитировал стихотворение Пастернака «О, знал бы я, что так бывает…» из сборника 1932 года «Второе рождение»:

Какой-то молодой человек, нервный, заикающийся, прочел «Гамлета» из цикла стихотворений к «Доктору Живаго». Стихотворение, как и роман, не было напечатано в Советском Союзе, и все же «губы тысячи человек [858] Priscilla Johnson, «Death of a Writer», Harper's (май 1961): 140–146. зашевелились в унисон», и по толпе как будто пробежал заряд. Кто-то закричал: «Спасибо вам от имени рабочего человека. Мы ждали вашей книги. К сожалению, по хорошо известным причинам она не появилась. Но вы подняли имя писателя выше, чем кто бы то ни было».

Официальные лица из Литфонда, чувствуя враждебный гул толпы, стремились поскорее закончить похороны. Кто-то потащил к гробу крышку. Близкие подходили к гробу, целуя Пастернака в последний раз. Ивинская безудержно рыдала. В какие-то минуты во время церемонии они с Зинаидой очутились в нескольких шагах друг от друга в головах гроба. Зинаиду Николаевну раздражало [859] Зинаида Пастернак. Воспоминания // Борис Пастернак. Второе рождение, 396. , что Ивинская и ее дочь «лезут вперед». Попрощавшись с Пастернаком, Ивинская увидела Зинаиду. Она «стояла и курила у ограды, шагах в 20 от гроба… и бросала время от времени недобрые взгляды на человека, чье тело вот-вот должны были опустить в землю».

Из толпы доносились спонтанные крики:

«Бог устлал тропу избранных шипами, а Пастернак был избран и отмечен Богом!»

«Слава Пастернаку!»

«Поэта убили [860] De Mallac, Boris Pasternak, 271. !» — закричал кто-то, и толпа ответила: «Позор! Позор! Позор!»

Один из представителей Литфонда крикнул:

«Митинг окончен, речей больше не будет [861] Ивинская. В плену времени, 381. !»

Домработница, прослужившая у Пастернаков много лет, положила ему на лоб заупокойную молитву, и гроб закрыли. Многие плакали, когда гроб опускали в землю. Послышался «мягко-жесткий, глухой, страшный звук [862] Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. 401. комьев земли». Небо затянуло облаками. Почти вся толпа быстро рассеялась, но около пятидесяти молодых людей оставались у могилы и читали стихи Пастернака. Они были еще там, когда солнце начало заходить — «то один, то другой голос [863] Priscilla Johnson, «Death of a Writer» // Harper's (май 1961), 140–146. то поднимался, то опускался в распевном речитативе». КГБ решил не вмешиваться, но позже ЦК «советовал» Союзу писателей и Министерству культуры усилить воспитательную работу среди творческой молодежи и студентов, «часть которых (количественно ничтожная) заражена нездоровыми настроениями [864] Информация отдела культуры ЦК КПСС о похоронах Б. Л. Пастернака 04.06.1960 — см.: Афиани, Томилина. Пастернак и власть, 289. фрондерства, пытается изобразить Пастернака великим художником, не понятым своей эпохой».