Эдуард Макаревич - Секретная агентура

Эпиграмма сия известна хорошо.

Князь Дундук – это Михаил Андреевич Дондуков-Корсаков, председатель Петербургского цензурного комитета. У него с президентом Академии Уваровым были «любовные» отношения. Уваров и поспособствовал продвижению своего «любовника» в вице-президенты. Об этом и эпиграмма. Было за что Уварову ненавидеть Пушкина. Скандал случился отменный. И урегулировал его Бенкендорф, за что Пушкин был ему очень благодарен.

По сути Пушкин и литераторы его круга в 30-е годы XIX столетия выбирали не роль оппозиционеров, а партнеров правительства, а точнее, Третьего отделения, как части императорской власти. Партнерами власти они становились потому, что не чужды им были некоторые замыслы ее.

В то время в России было два течения в оппозиции: революционное (это ненавистники самодержавия Герцен, Огарев, Сунгуров, Белинский, братья Критские), и либеральное, в котором конфликтовали «славянофилы» и «западники». Пушкин, Вяземский, Баратынский, Хомяков принадлежали к «славянофилам», Чаадаев к «западникам». Революционеры жаждали революции, либералы считали – революция не нужна, а нужны реформы сверху с учетом народного мнения. Только при этом «славянофилы» были патриотами России, а «западники» видели ее подобной Европе во всем. Взгляды и интересы «славянофилов» Третьему отделению были ближе. Оно вообще на реформы смотрело, как и подобает спецслужбе, через призму патриотизма.

После того как Александр I не решился на реформы, Николай I пытался взять на себя роль революционера сверху, подчеркивая преемственность с Петром I. Когда Третье отделение дало Николаю информацию о положении в стране, о ситуации с крестьянством (как говорил Бенкендорф: «Сидим на пороховой бочке»), был задуман ряд реформ. Главная – ослабление, а потом и отмена крепостного права. По поручению императора шла работа над десятками тайных проектов, над проектами по крестьянскому вопросу работали одиннадцать секретных комитетов. Но итог оказался неутешительным, удалось лишь реформировать управление казенной деревней. Не пошли реформы в полной мере из-за сильного, прямо-таки звериного сопротивления бюрократии и дворянства. Об этом Третье отделение предупреждало Николая. Но не хватило ему духа стукнуть кулаком по бюрократии и ее соратникам – дворянам. Россия все же развивалась, не ахти как быстро по сравнению с Европой, но развивалась. И это придавало наглости противникам реформ.

В ряду патриотов, единомышленников Третьего отделения, был и Гоголь. Его пьеса «Ревизор» (сюжет подсказан Пушкиным, да и реально была такая история) била по разгулявшимся, коррумпированным чиновникам, не хотевшим реформ, наносившим урон самодержавной власти. Сам Николай разрешил эту пьесу. Его первые слова после премьеры: «Ну и пьеска, всем досталось, а мне более всех». А чиновники, высшее дворянство возмутились этой пьесой.

Патриотизму повезло больше, чем реформам. Пушкин был идеологом этого идейного течения. Как говорил философ и публицист Василий Розанов, только с Пушкина начался тот настоящий русский патриотизм, что предполагает уважение русского к душе своей. Пушкин открыл русскую душу. Но и он же размышлял, как воспитывать патриотизм.

В том же 1831 году он пишет Бенкендорфу: «Если государю императору угодно будет употребить перо мое, то буду стараться с точностью и усердием исполнить волю Его величества и готов служить ему по мере моих способностей. В России периодические издания не суть представители различных политических партий (которых у нас не существует), и правительству нет надобности иметь свой официальный журнал; но тем не менее общее мнение имеет нужду быть управляемо. С радостию взялся бы я за редакцию политического и литературного журнала, т. е. такого, в коем печатались бы политические и заграничные новости. Около него соединил бы я писателей с дарованиями и таким образом приблизил бы к правительству людей полезных, которые все еще дичатся, напрасно полагая его неприязненным к просвещению».

Здесь у Пушкина идея, обогнавшая время – «общее мнение имеет нужду быть управляемо». Эта идея, ставшая через 100 лет квинтэссенцией пропаганды и «паблик рилейшнз», тогда, конечно, была недооценена, примитивно понята. По большей части все свелось к ужесточению цензуры. Только друг Пушкина – Вяземский делает попытку вернуть идее первозданный смысл. В 1833 году он предлагает создать официальную газету, находящуюся под контролем правительства и проводящую его политику. Опять-таки для того, чтобы управлять общественным мнением, но не путем запретов и репрессий, а путем объединения людей близких мировоззрений и предоставления им трибуны для дискуссий.

По-своему видел пути влияния на общественное мнение и Бенкендорф, хотя он и отдал должное идее Пушкина. В связи с этим интересна ситуация с книгой маркиза де Кюстина о путешествии по России – «Россия в 1839 году». Прочитав ее, Бенкендорф сделал вывод – клевета. Но общество обсуждало, пересказывало. И Бенкендорф задумал акцию противоположную – издать книгу-опровержение. Остановился на сподвижнике Булгарина – писателе Николае Грече, как авторе такого опровержения. И тот согласился исполнить заказ. Прием, который через столетие нашел себя в практике советских спецслужб.

С писателями и литераторами, выступавшими против монархии, проповедующими нигилизм, западничество, а то и русофобию, неприятие русских национальных традиций, не шедшими на сотрудничество, Третье отделение работало жестко. Их предупреждали, арестовывали, высылали, объявляли психически неуравновешенными. Это касалось Чаадаева, Герцена и Огарева, Белинского. Они были откровенными противниками монархии, отчасти приветствовали социалистические идеи. Третье отделение пыталось воздействовать на некоторых из них, используя мнение литераторов иных взглядов и убеждений.

Боль Бенкендорфа – Петр Чаадаев, энциклопедически образованный, в прошлом офицер гвардии, участник войны с Наполеоном, друг Пушкина и декабристов. В октябре 1836 года в 15-й книжке «Телескопа» вышло философическое письмо Чаадаева. Читая его, Бенкендорф морщился и аккуратно подчеркивал вызывавшие неприятие строки.

«Окиньте взглядом все прожитые нами века, все занимаемое нами пространство, – вы не найдете ни одного привлекательного воспоминания, ни одного почтенного памятника, который властно говорил бы вам о прошлом, который воссоздавал бы его пред вами живо и картинно».