Б. Акимов - Надоело говорить и спорить

Зато на другой день я расплачивался жестоким образом, потому что, когда мы ехали на съемку (это двадцать восемь километров нужно было ехать на автобусе, все во льду, стекла во льду), ко мне всякий раз подсаживался Папанов и говорил: «Ну как? Вчера взял, да?» Я говорил: «Ну…» – «Сколько?» – «Толя, ну я не могу сказать…» – «Ну, грамм четыреста там в итоге?» – «Ну, наверное, да». – «Водка, коньяк? Нет?» Я говорю: «Водка». – «Сучок, «Столичная»?» – «Ну это же Константин Михайлович! Какой же тут, к черту, сучок! Конечно, «Столичная»!» – «Чем закусили?» Я говорю: «Ну, закуска была… огурцы были соленые». – «Грибков не было?» Я говорю: «Нет, грибков не было». – «Как первая прошла?» – «Нормально». – «Из граненых пили или из тонких?..» И, в общем, он «выпивал» со мной, пока автобус ехал час, и каждый раз приезжал на эту съемку уже абсолютно «пьяный», во всяком случае, уже абсолютно разогревшийся.

Я не скрою, на этой картине подружился с Симоновым, и мы очень переживали дальнейший ее ход. Дело в том, что снимал ее Александр Борисович Столпер, замечательный кинорежиссер, снявший незабвенные фильмы «Жди меня» и «Живые и мертвые». А эта картина у него как-то не очень получалась. Он был уже в возрасте и боялся снимать. В то время появились молодые, бойкие режиссеры: вышли с первыми картинами Тарковский, Митта, Климов, Хуциев, и старикам на этом фоне было как-то не очень уютно. И он переживал и побаивался снимать, а Симонов не мог ничего ему подсказать. Александр Борисович – очень добрый, очень хороший человек.

В общем итоге картина прошла «третьим экраном».

О картине «Красная палатка» (1968) можно рассказывать очень много, что я неоднократно и делал на своих выступлениях. Я не буду всего рассказывать, потому что тогда мне нужен целый вечер.

Начало ее съемок относится к февралю 1968 года. Самый центральный момент съемок – это, конечно, экспедиция в Арктику. В эту экспедицию я сынтриговал, и «Мосфильм» пригласил шесть моих друзей-альпинистов. Я пришел к Калатозову и сказал: «Вы знаете, я должен, я это чувствую по сценарию, работать на льду, а где техника безопасности?» Он сказал: «Ну, дорогой, у нас есть вертолет!» Я сказал: «Ну и что – вертолет, а если…» Ну, в общем, он понял, что техники безопасности нет. Он спрашивает: «Слушай, а кто вообще может организовать такую технику безопасности?» Я говорю: «Ну кто? Кто на льду работает: гляциологи, альпинисты…» – «Слушай, а может, пригласим кого-нибудь, а?» Я говорю: «Ну, сейчас (а они все у меня за дверью стоят) не сезон, никого нет (в смысле – нет квалифицированных людей)». Одним словом, шесть моих очень близких друзей поехали в это арктическое плавание.

<���…> Для фильма написана и исполняется в фильме песня «Пара-понци» на мелодию народной итальянской песни, настолько непристойной, настолько вульгарной, что у нас, в нашем русском языке, включая Баркова и «Гоп со смыком», никакого аналога нет: все это слабей на порядок. Потом мне переводили эту песню, и я только восхищался.

Однажды в Италии в общественном месте я решил показать, что я знаю некоторые азы местного фольклора, и спел: «Ауста-рине меро вилле, пара-понци-понци-по…» И тут же два стола рядом встали и тут же ушли, потому что это, оказывается, невозможно публично исполнять и слушать. Но я тогда этого еще не знал.

А что касается нашей картины, то там Калатозов придумал сцену, как сидящие во льдах люди от отчаяния переходят к смешному. Я написал русский текст. Сначала хотел придерживаться канонического текста, который мне перевели, но при всей допустимой смелости языка это было абсолютно невозможно сделать. Единственное, что я там написал: «Есть закусочная рядом, пара-понци-понци-по, чтоб ее снесло снарядом…» Для фильма кто-то написал какие-то слова, а я написал текст для внутреннего употребления съемочной группы: «Мы летим не беспокоясь…» Там же был написан «Ботик» и вся арктическая серия песен. Вообще я выполнял роль такого поддержателя духа, потому что мы на некоторое время оказались довольно-таки в критическом состоянии и стояли пятнадцать дней: «Обь» не могла выбраться изо льда, ледоколов не было, надвигался октябрь… В общем, у нас была невеселая перспектива надолго остаться на этом пароходе.

Наконец, на мой взгляд, картина не удалась, несмотря на гигантские деньги, которые были затрачены. В производстве картины приняли участие восемь киносценаристов, начиная от нашего соседа Нагибина, который подал первым заявку, и кончая дикими звездами западного кино.

В фильме «Мой папа – капитан» (1969) была песенка и я был в кадре. Я написал для этой картины песню, но она не понравилась, и в фильме я пел какую-то другую песню. А я написал им очень хорошую песню с припевом:

О фильме «Рудольфио» (1969). Однажды я сидел дома, и мне позвонили в дверь. Я открыл: на пороге стояла девушка-киргизка, одетая исключительно бедно. Я даже подумал, что она привезла какой-нибудь подарок из Средней Азии либо что-то еще. Она спросила, можно ли пройти. Я сказал: «Конечно, пожалуйста». Провел ее на кухню. (Я жил в актерском доме, и у нас ходило много людей, которые обращались с различными просьбами: помочь прописаться в Москве или еще что-то. И мошенники ходили, и спекулянты. Поэтому я подумал, что это что-то похожее.) Она сказала, что кончает ВГИК, дипломница, и хочет, чтобы я снялся в ее дипломной картине. Ну я, который только что из Рима, и какая-то дипломная картина! Я сказал: «Девушка, вы знаете, нет». Она говорит: «Вот у меня есть сценарий по рассказу Распутина». Я сказал: «Нет, это уже не мой полет, уровень не мой». И она ушла.

Вечером того же дня мне позвонил Михаил Ильич Ромм, с которым я был знаком, но не до такой степени, чтобы он мне звонил домой. (Я ему звонить мог: он приезжал к нам на «Июльский дождь» и защищал картину.) Ромм сказал: «Юра, ну что же вы выгнали мою лучшую ученицу?» Я говорю: «Кого?» Он: «Динару Асанову. Это моя лучшая ученица». Я: «Я ее не выгнал. Я просто…» Он говорит: «Ну посмотрите, может быть…»

Динара мне позвонила на следующий день. Я ей сказал: «Да вы бы сказали про Михаила Ильича». – «Да нет, я просто не рисковала».

Это оказалась Динара Асанова – ныне замечательный режиссер. Работать с ней было очень приятно: она человек очень творческий и гораздо глубже раскопала эту историю, за которой просто видели, так сказать, парафраз Лолиты на социалистическом уровне. Это фильм о том, как девочка четырнадцати лет влюбляется в тридцатилетнего мужчину, живущего у них во дворе, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Фильм снимался в Вильнюсе, и съемки шли очень хорошо. В итоге Динара сняла фильм в пять частей, но все равно он вышел в две части. Опять Герасимов топил, а Михаил Ильич защищал эту картину.