Б. Акимов - Надоело говорить и спорить

Оказывается – нет! Оказывается, все соизмеряется во времени, так же как и наша Родина – она тоже соизмерима во времени. Время, в которое мы живем, – тоже наша Родина! Вот это замечательная мысль. Понимаете, не только земля, не только страна за какими-то там проволоками границ, но и время оказалось Родиной!

В фильме было много мыслей, которые, однако, высказывались не прямо, не по-школярному. Они были глубоко запрятаны, но они были истинами. Их надо было понять. И их мало кто понял из тех, кто решал судьбу картины. Кто-то, конечно, понял: вот Михаил Ильич Ромм ее защищал.

«Семнадцать мгновений весны» (1973). Меньше всего в этой работе мне хотелось бы сыграть Бормана таким, каким он был. Тем более что я не знал, каким он был. Больше всего мне хотелось сыграть человека, с одной стороны, наделенного безграничной властью и от этого очень усталого, несуетливого, и, с другой стороны, человека, который уже смотрит на весь род людской как на какой-то низший слой. Как ни странно, самые отвратительные властолюбцы – из полусреднего, среднего и чуть выше среднего звеньев. (А самое высшее – оно уже может наслаждаться признаками человечности, пошутить позволить. Существуют какие-то распространители легенд: мол, остроумен.) Вот этот слой я и хотел сыграть. И, конечно, меньше всего я хотел там ходить с зазубренным топором, с окровавленными пальцами. Сама книга мне понравилась. Я прочитал ее и считаю, что широкое использование документального материала в этой книге (не в самом сюжете) очень интересно. И, в общем, атмосфера у Татьяны Лиозновой на съемках этого фильма была очень симпатичной, но спешная и лихорадочная кошмарно!

Со мной все происходило достаточно мирно, никаких особенных историй не было. Вот только я не смог озвучить эту роль: за меня ее озвучивал другой человек по фамилии Соловьев, живущий в нашем доме на улице Чехова. Я же во время «озвучки» был где-то за границей – мы с Татьяной Лиозновой об этом договорились.

Съемки фильма «Миг удачи» (1977) проходили на Кавказе, на той трассе, на которой я «прожил» двадцать лет, – на Чегетской трассе. У меня была возможность на казенные деньги провести три месяца там, где я отдыхал на свои. Сюжетно в фильме все было видно сразу. Но для моего песенного творчества там были замечательные условия: во время съемок были написаны такие песни, как «Манеж», «Два Когутая», «Там, где лыжники летят по снегу…». В общем, замечательная горная жизнь, а творческих успехов в картине не было никаких.

«Нежность к ревущему зверю» (1982) – была завальной картиной Киевской киностудии. Заваленную предыдущим режиссером, эту картину взял один мой товарищ. Он позвонил мне и слезно просил помочь ему: сняться в одной из ролей и помочь песнями. Что я, собственно говоря, и сделал. Но серьезно помочь там уже было невозможно: это как к одному протезу можно пришить часть другого протеза, но не живую ногу.

Между прочим, на этой картине я получил инфаркт – на третьей серии, когда уже ее посмотрел, поскольку там музыка была записана так (Киевская студия!), что вынести этого я не мог совершенно!

Дело в том, что в телевидении проекция на двадцать пять кадров – это известно со времен Ивана Калиты и Владимира Красное Солнышко, а в кино – на двадцать четыре кадра, то есть в телевидении на один кадр быстрее. Но когда люди работают телевизионный фильм или фильм, предназначенный для телевидения, для синхронизации используется специальная приставочка. Здесь же этого сделано не было, и я запел высоким голосом: «С моим Серегой мы шагаем по Петровке…» И как только я это услышал, я понял, откуда оно идет. О-ой! А вся картина сделана нормально, голоса звучат нормально, а мой – чуть-чуть выше! Я лежал, смолил, выкуривал за каждую серию по пачке «Кента» и в итоге в ночь на третью серию получил инфаркт. И Володя Попков, режиссер этой картины, впоследствии позвонил мне и сказал: «Юрий Иосифович! Я очень горжусь, что вы именно на моей картине получили инфаркт!»

На Киевской студии у меня есть еще песня в фильме «Такая она, игра» (1977). Это игровой фильм. Для этого фильма мной была написана песня «Осколок луны» и исполнена мною там же. Там роли никакой. Это было… точно, в 1976 году. При последнем разводе написана песня. Слова совершенно подходящие.

Теперь о документалистике. «Тува – перекресток времен», 1967 год. Как они вышли на меня, я уже не помню. Сценарий был не мой, здесь неверно указано: сценарий был написан каким-то неизвестным чиновником, и по этому сценарию была запущена картина. Они обратились ко мне, уже находясь в стадии производства: они понимали, что снимут завальную картину. Ну, в общем, они как-то вышли на меня и сказали, что им нужна поездка в Туву, и не сама работа за монтажным столом и организация материала, а участие в съемках. Это меня привлекло, потому что я в Туве не был, а в те годы я был, так сказать, очень охоч на различные экспедиции.

Я полетел в Туву, где работал со свердловской киногруппой. Ну, что здесь было интересного? Во-первых, сам город замечательный. Кызыл, куда я попал, – центр Азии, и столб, символизирующий это, – единственная достопримечательность города. Во-вторых, знакомство с первым секретарем Тувинского обкома КПСС Солчаком Тока, ныне покойным. Это, должен вам сказать, братцы, необычный был человек. Солчак Тока – это человек уровня Сталина, но только для маленькой страны. Он никого не сажал, не расстреливал, никого не убивал. Он стал вождем революции в двадцатых годах, и он не присоединился к СССР. Он был на положении Монголии – монголы были, так сказать, соседи. Мы помним с детства треугольные марки «Республика Тува» с яком. В общем, это было буферное государство. Естественно, все социалистические нововведения он ввел, мало того, он стал бороться за грамотность, потому что это было поголовно неграмотное население. Как в Афганистане, светская власть соединена с духовной, поэтому были исключительно тяжелые условия для каких-то революционных перемен: очень мощное духовенство. Ну, в общем, Солчак Тока – это первый писатель и, кстати, это настоящий тувинский писатель, причем не такой писатель, за которого писали. Он сам написал «Пудярато» – замечательную книгу. Это первый момент.

Мужик был очень оригинальный! Единственное, что могу сказать, – он подарил мне шкуру медведя. Там помощники помогали ему. Он сказал: «Знаэшъ, я тэбе, чтоб ты, значит, вспоминал Туву, я тэбе дарю шкуру медведя. Неважно, хороший медведь, бурый». Но мне подарили невыделанную шкуру. (Думаю, что выделанная пошла какому-то более ответственному лицу.) Поэтому, когда ее внесли в номер в гостинице в Кызыле, где я жил, я сначала положил ее в ванную, потом понял, что я в ванной находиться не могу, и положил ее на балкон, там же ее и оставил, потому что с этой шкурой речь ни о каких самолетах уже не могла идти.