Юрий Беспалов - Людмила Зыкина. На перекрестке наших встреч

– Ходила за кулисами туда-сюда, – вспоминала певица, – пила теплый чай из термоса, как могла успокаивала себя. Люди-то какие в зале! И надо было им всем сразу выдать песню так, чтобы не только мурашки у них по коже бегали, но чтобы они запомнили, что такое русская певица. «Течет Волга» и «Письмо к матери» сделали свое дело: две с половиной тысячи парижан, и каких парижан, стоя устроили овацию. Охапки цветов лежали у моих ног. То были минуты счастья и победы над собой в том числе.

За кулисы после концерта зашел великий мим Марсель Марсо, сказал, что нигде не слышал таких голосов, как в России, и сделал певице комплимент: «Эдит Пиаф пела душой. Не буду сравнивать ваши голоса, но в вашей душе много отзвуков Пиаф…». Выражали за кулисами свое восхищение Шарль Азнавур, Анри Ришар, Серж Лифарь… (Пресса тоже не скупилась на похвалы. «С необозримых просторов России привезла в Париж необыкновенно сердечные и задушевные русские песни Людмила Зыкина. Ее голос – радужная игра бриллиантов», – заключал статью обозреватель «Монд». «Песня звучит в высшей степени классически в исполнении Людмилы Зыкиной», – резюмировала «Юманите-Диманш»).

В Париже Зыкина была шесть раз и всегда концерты проходили с не меньшим успехом, но именно тот первый, в «Олимпии», она считала самым волнительным, главным, открывшим ей дорогу в Европу и Америку.

Осенью того же 1964 года она впервые вылетела в Штаты. И снова кошки скребли на душе. Как сложатся гастроли? Что ее ждет? Что напишут газеты? «Знаешь, что меня успокаивало? – говорила она. – Арифметика гастролей. Пятнадцать штатов, двадцать восемь городов, сорок концертов за пятьдесят дней. Волноваться некогда. Но все же, когда публика собралась в новом зале «Нью-Йорк филармоник холл», я чувствовала себя не очень-то уютно. Поймут ли мои песни здесь? Как их воспримет публика? Что напишут газеты?». Зыкиной никогда не приходилось жаловаться на зарубежную прессу. Она не припомнила даже какого-нибудь малюсенького штриха или намека со стороны репортеров, критикующих ее певческие способности, в чем я убедился, прочитывая зарубежные отклики в газетах на выступления певицы. Возможно, такое положение вещей не всегда оправдано: от недостатков нет свободных в мире.

«Слава богу, оценили, – продолжала Зыкина. – Зрители неистовствовали. Грохот, топот, визг, свист… Раз десять я выходила на бис, пела «Оренбургский платок», «Течет Волга»… В других городах Америки волнение уже не так сказывалось – стала привыкать к публике. Обычно волнуюсь больше всего, когда первый раз выхожу на сцену в той или иной стране. Но все равно, каждый выход к зрителям – всегда экзамен».

Однако по прошествии лет певица, окончательно завоевав публику на разных широтах и привыкнув к аплодисментам, все меньше страдала от волнений и переживаний – к ней пришли спокойствие, невозмутимость и уверенность в себе, что является, по утверждению В. Белинского, признаком и силы, и достоинства.

Осенью 1981 года Зыкина с Гридиным вернулись с гастролей по Уралу и городам Сибири.

Спрашиваю Гридина:

– Ну как гастроли прошли? Шухеру, небось, наделали столько, что до сих пор аплодисменты аукаются в горах и предгорьях Урала.

– Как всегда, в полном порядке – аплодисментов хоть отбавляй. Людмила Георгиевна в Томске на концерте такое выдала, что вот спроси ее сейчас, сама не вспомнит.

– Ты о чем, Котик? (Так Зыкина называла мужа в кругу близких людей. – Ю.Б. ) – вмешалась в разговор Зыкина.

– Все о том же. Придумала новую разновидность грибов – веснушки называются. Надо записать в Красную книгу.

– Ну так ведь никто не заметил…

– И хорошо, что не заметили твои «веснушки» с «темнушками».

А произошло в Томске вот что. К певице пришла руководитель областного управления культуры и спросила: «Нет ли в вашем, Людмила Георгиевна, репертуаре какой-нибудь песни, имеющей отношение к лесу? Завтра, в воскресенье, День работников леса, и на концерте весь зал заполнят труженики лесного хозяйства». Зыкина ответила, что в ее репертуаре такой песни нет. Но тут вмешался Гридин:

– Как же нет? А песня «грибочки-ягоды» Темнова? Она же вся про лес! Завтра вызову оркестр за два часа до начала концерта, мы все отрепетируем!

– Но я совсем не помню слов, особенно финальный блок. Там столько всего наворочено, – возразила Зыкина.

На что Гридин ответил:

– Выучишь! Тебе не впервой. Ты же уникально талантлива!

На другой день на репетиции Зыкина несколько раз пропела песню, поглядывая в шпаргалку (в песне Виктора Темнова на стихи Петра Черняева было такое обильное количество грибов и ягод, что Зыкина не смогла все сразу запомнить). Но потом все-таки шпаргалку отбросила и пропела песню наизусть.

Два отделения концерта прошли на ура. Много бисировали. Песня про грибочки-ягоды исполнялась в финале. Зыкина уверенно пропела три куплета, а в последнем припеве, не сбавляя темпа, вместо:

спела:

К счастью, набор ягод в следующем припеве она пропела в авторской редакции, и труженики леса не заметили невольной импровизации, а если и заметили, то, скорее всего, не придали ей значения. Как всегда, успех и тут сопутствовал Зыкиной. Позже Виктор Темнов шутил: «Не от моей ли фамилии произошли эти «темнушки»?

«Просто так», для себя, Зыкина никогда не пела, когда бывала дома и хлопотала по хозяйству, и часто заявляла, что голос свой не любила. Но все же, если собиралась солидная компания в день рождения, скажем, космонавты старшего поколения, гвардия времен Гагарина, могла спеть несколько старинных романсов под гитару. Последнее десятилетие стала уставать от друзей. «Раньше, – говорила она, – когда все собирались, мы от друг друга ничего не хотели, просто было хорошо вместе. А сейчас… Каждому, к сожалению, что-то надо. Я не осуждаю людей. Нет. Но… опять работа, опять не отдых. Ты же меня знаешь не первый год: если я возьмусь за что-то – обязательно сделаю».

Виктор Иванович Темнов (1934–2014) – советский и российский композитор; танцор, баянист и куплетист. Народный артист Российской Федерации (1996), кавалер ордена Почета (2013)

Бывали времена, что она не отдыхала и пять, и семь лет подряд, в годы, когда появился ансамбль «Россия». Говорила: «Вот на дачу уеду, телефон отключу и немножко побуду без забот». Не получалось – через пару-тройку дней отпуск заканчивался и начинались опять хлопоты. «А кто будет делать? Когда я работала с баянистами, отрабатывали по 8—10 концертов и отдыхали. Могла в Большой театр сходить на Плисецкую или послушать Огнивцева в Большом зале консерватории, почитать что-нибудь. А теперь…» – «Как загнанная лошадь», – отвечал я. «Да нет, до загнанной далеко, но забот просто невпроворот. Каждый день, каждый час».