Константин Плужников - Забытые страницы русского романса

Вернувшись в Россию, Танеев поддерживает творческие контакты с Мусоргским, Бородиным, Римским-Корсаковым, Глазуновым, Лядовым, у него учатся Рахманинов, Скрябин, Глиэр, Метнер, Игумнов, Гольденвейзер, в концертах он аккомпанирует Дейша-Сионицкой, Лавровской, Собинову и другим. Скоро завоевав пианистическое признание, Танеев-композитор с самого начала творческого пути испытал горечь непризнания у значительной части критики. Его обвиняли в сухости, невыразительности мелодии, в главенствующем и подавляющем эмоцию интеллектуализме. Даже Чайковский упрекал своего любимого ученика в непонимании таких состояний, как одухотворенность и озарение, под влиянием которых создается истинно великое. Танеев был уверен, что зная законы композиции (а он их знал, как никто другой), то есть используя закономерности формы, гармонии, контрапункта, можно сочинять музыку. Но думается, что наряду с этим знанием Танеев обладал несомненным композиторским даром, ибо нельзя по одним лишь «законам» написать такое мощное произведение, как кантата «Иоанн Дамаскин», нельзя создать «Орестею» с изумительной сценой Эриний.

Однако сам композитор нередко был обуреваем сомнениями. Однажды во сне ему привиделся П. И. Чайковский и его музыкальные мысли «в виде живых существ, несущихся по воздуху», а под ними будущие поколения людей, в головы которых входят эти «живые и сияющие» мысли. Свои же собственные музыкальные мысли он увидел в античных одеждах «как ряд призраков, бескровных и безжизненных» — именно потому, что они создавались «с недостаточным участием, что в создании их было мало искренности». «Я припоминаю слова Л. Н. (Толстого) — о значении искренности в художественном произведении,— читаем в „Дневнике" Танеева,— и просыпаюсь, страшно потрясенный и начинаю рыдать, вспоминая о своем сне».

Сила переживаний Танеева, выраженная в этом рассказе-признании, глубоко меня взволновала.

Противоречивость мнений о композиторе не снимается и работами о творчестве Танеева такого авторитетного ученого, как Б. В. Асафьев. Так, в исследовании «Романсы С. И. Танеева», опубликованном вскоре после кончины композитора (Пг, 1916), темы его романсов Асафьев определяет как темы-понятия, которые «не насыщены трепетностью эмоций, не отличаются силой и яркостью, а служат как фундамент или, вернее, как тезисы... Отсюда же столь редкое наличие даже в романсах непосредственного ощущения горя или радости». Правда, он как бы защищает композитора, находя причину такой манеры сочинения в самой душевной природе Танеева — в «скромности мудрости», но по ходу самого исследования нередко, в том или ином плане или в целом, оценивает отрицательно многие его романсы. В другом своем труде — «Русская музыка: XIX и начало XX века», написанном в 1930 году, оценивая романсы Танеева как «очень интересную область в его творчестве», Асафьев подчеркивает: «Как и всем другим его сочинениям, им свойственны серьезность стиля и глубокомыслие, часто отнимающее у лирической музыки всякий отпечаток непосредственности и непроизвольности: слишком далеким представляется расстояние от жизненного впечатления, стимулировавшего творчество, до полной и окончательной фиксации идей». Далее его суждения кажутся более истинными, чем ранее: «Так сильно и органично его мышление, что как бы ни казалась отвлеченной и рассудочной найденная им форма, в результате она-то и служит всецело тому, чтобы чувство или эмоциональный тон музыки сохранили именно через нее всю свежесть и первозданность». И наконец, на мой взгляд, самое главное: «Сочинения Танеева, а в числе их и романсы его, подобны хорошим стихам, в которые надо неоднократно вчитываться, и каждый раз это ведет к открытию еще более главного, еще более важного в них, тогда как первое впечатление указывало только на мастерство, ум и строгость стиля».

Из сказанного должно быть ясно, что подойти к романсам Танеева «с наскока» невозможно, нужна большая предварительная работа. Меня, например, заинтересовал тот факт, что первый сборник романсов Танеева опубликован в зените его творческого пути — в 1905 году (соч. 17), и, таким образом, может сложиться впечатление, что жанр сольной вокальной музыки привлек композитора довольно поздно, в то время как в области хоровой музыки мастерские произведения создаются им уже в начале 80-х годов. На самом же деле Танеев писал романсы и в стенах консерватории, и после ее окончания, но, безмерно строго относясь к себе, не публиковал их. Возможно, причина была и в том, что один из первых его опытов в этом жанре получил достаточно суровый отзыв Чайковского.

Было это в 1876 году. Двадцатилетний Танеев приезжает в Париж с тем, чтобы познакомиться ближе с культурой и искусством Франции. В доме Полины Виардо, где он нередкий гость и участник музыкальных собраний, звучит много вокальной музыки: с исполнением сцен из опер, романсов выступает сама Виардо и ее ученицы, среди них и русские. Атмосфера эта не могла не подействовать на юношу: он сочиняет романсы на русские и французские тексты, а затем один из них — «Запад гаснет в дали бледнорозовой» на слова А. К. Толстого — посылает Чайковскому. И в ответном письме читает: «Романс Ваш в своем роде прелесть. Роскошь и богатство гармонии изумительные. Для пения, несмотря на теплую мелодию, он неудобен и поэтому никогда не будет популярным романсом [1] В 1898 году Римским-Корсаковым на этот текст был написан известный романс. Рукопись романса Танеева не сохранилась. . ...Аполлон Вас к жертве еще не требует. А что потребует — это для меня несомненно. Несомненно и то, что быв требовательны, Вы явитесь во всеоружии таланта и знания».

Резкая оценка — «он неудобен и поэтому никогда не будет популярным» — оказалась для Танеева, по-видимому, решающей: в будущем он если и пишет романсы, то в печать их не отдает. Они известны лишь в предельно узком кругу семьи Ф. И. Маслова, в доме которого Танеев отдыхал летними месяцами (в имении Селище). Хозяин, страстный меломан, выпускал домашний юмористический журнал «Захолустье», в котором он сам и гости помещали свои рассказики, каламбуры, карикатуры, Танеев же был автором музыкального приложения и, в соответствии с характером журнала, писал (наподобие Даргомыжского, Мусоргского) музыкальные пародии, жанровые сценки, а также лирические романсы.

Помимо «захолустьинских» Танеев в этот же период написал романсы, приобретшие много позже большую известность— «Люди спят» (1877), «В дымке-невидимке» (1883) на слова Фета и «Бьется сердце беспокойное» (1883) на слова Некрасова. Но сам их, видимо, недооценил, так как в 1899 году опубликовал два романса, но других — «Венеция ночью» на слова Фета и «Серенада» на слова А. К. (соч. 9, № 1, 2 — оба для голоса с аккомпанементом мандолины и фортепиано), не представляющих, к сожалению, особой художественной ценности, потому и постарался об этой публикации забыть. Об этом можно судить по беседе, состоявшейся между М. С. Керзиной и Танеевым осенью 1903 года, когда он был приглашен участвовать в концерте «Кружка любителей русской музыки», посвященном памяти П. И. Чайковского. Танеев не только принял предложение, но с горячим энтузиазмом помогал в составлении программы и в репетициях. Более всего поразило Керзину то, как он репетировал с Собиновым романс Чайковского «Погоди». На первой репетиции ее удивило то, что Танеев совсем не говорил о содержании романса, но только следил, правильно ли артист поет, верно ли делает ударения, точно ли вступает, ритмично ли выдерживает все восьмые и четверти. На второй же репетиции Керзина была потрясена толкованием романса, пришла в восторг от того, что слышала «шепот берез» и ощущала «запах роз».