Аркадий Лисенков - Музыка созидающая и разрушающая

Столь неуклонно и непререкаемо внедрявшаяся минпросом долгие годы «программа Кабалевского» направлена была на пассивное заучивание детьми немногочисленных и часто весьма сомнительных по своей музыкальной ценности песенных образцов. Программа была рассчитана «на урок пения» чаще всего в условиях тесного класса, где в лучшем случае дети получали готовые «образцы» музыки через звукозапись или расстроенное пианино, при этом пассивно воспринимая предписанное к слушанию. Педагоги не то что не владеют современными методами музыкального воспитания — они не слышали ни о системе японца Судзуки, основанной на коллективном практическом музицировании, ни о системе Карла Орфа, западногерманского композитора. Эта система широко распространена во многих странах, в том числе и социалистических. Основана она на материале музыкальной этнографии народов мира, рассчитана на живое творческое инструментальное и вокальное музицирование детей. Оно развивает в них природную естественную музыкальность. А это и есть первое условие охраны «внутренней среды» человека от вредоносных загрязнений.

Надо поскорее избавиться от принудительного ассортимента серых, нарочито инфантильных и назойливо дидактических «детских» и «школьных» песен, которыми закрывают ребятам путь к народной мировой музыкальной культуре. Известно, что простым назиданием, дидактикой нельзя научить профессиональным навыкам, заложить нравственные основы. Все это достигается желанием, что, кстати, было свойственно народу и на чем, собственно, строилась трудовая этика.

Мало ценим и достижения в отечественной музыкальной педагогике. В Литве, например, работает Эдуардас (Педагогический институт, г. Шяуляй). Он написал учебник музыки для школьников, который был бы хорошим подспорьем не только для литовских учителей. А недавно услышал о челябинце В. А. Жилине, который сумел создать интересную и эффективную методику, пользуясь русскими народными инструментами в сочетании с некоторыми основами музыкально-педагогической системы К. Орфа.

...Пишу все это и ловлю себя на мысли, что спорить-то вроде не о чем — чего же утверждать очевидные вещи! Не могу отделаться от впечатления, что слишком долго затянулся спор о том, нужна ли рок-музыка — не нужна рок-музыка. Так мы можем «проговорить» отпущенное нам всем время для дела и растворимся в стихии говорения, потому что так легко впасть в соблазн необходимости спора, который превращается в «дурную бесконечность». Но это-то в лучшем случае. В худшем получается то, о чем по другому поводу заметил член-корреспондент Академии наук СССР С. С. Аверинцев: «Когда люди перестают чувствовать себя не только разделенными, но и объединенными ситуацией спора, как занятия человеческого, когда они окончательно и безнадежно разучиваются понимать друг друга, они сами, по своей воле уступают все свои позиции и в придачу к ним нее свои моральные права — «нелюдям». А уж те приступят к делу, что называется, без дураков, те наведут порядок — свой порядок; и ужас будет в том, что людям даже не на что будет жаловаться. Все по заслугам».

Такой «нечеловек» может соглашаться и с «нами», и с «ними». Его обычно называют «терциус гаудэнс», в переводе с латинского «третий смеющийся»; третье лицо, извлекающее выгоду из борьбы двух противников.

Защитникам «рок-культуры» не откажешь в смелости, умении отвоевывать все новые и весьма высокие рубежи в средствах массовой информации, вести наступательную полемику со своими оппонентами. «Собеседник» № 50 (декабрь 1988 г.) не просто публикует статью автора книжки о советском роке («Снова в СССР») Артема Троицкого, но и представляет его как «известного музыкального критика». Психологический расчет верен. Под гипнозом подобной аттестации автора читатель не устоит, примет все, что ему предложит «известный музыкальный критик». К тому же критик предлагает вести разговор «спокойно, со знанием дела». Спокойствие его, правда, шито белыми нитками, но полемику с авторами статей о роке в «Нашем современнике» он действительно ведет со знанием дела. Чтобы читатель не вздумал обратиться к аргументам В. Чистякова, И. Саначева, М. Дунаева, Б. Гунько, А. Чиркина, автор сразу же повязывает «Наш современник» с «сусловщиной и ждановщиной», а заодно и со СПИДом, с четвертым реактором Чернобыльской АЭС, нацистами Германии, аятоллой Хомейни и американским ку-клукс-кланом. Борзо пишет известный критик! Лихо! Цитируя, например, высказывание М. Дунаева, что Джон Леннон «сгубил свою душу в сатанинском служении», заявляет: «Из чего следует, что и советский исследователь верует в сатану. С чем его и поздравляю». А может быть, сатана в самом деле существует? Иначе кто бы помог А. Троицкому вполне здравую мысль перевернуть, перелицевать, поставить с ног на голову?

Все, кто против рока,— «враги народа». Ж.-П. Режимбаль — не «исследователь рок-культуры», а «хрестоматийный тип религиозного мракобеса». Следуя «логике» А. Троицкого, заявляю, что Георг Мендель не основоположник великого направления в биологии, а монах-реакционер и многое другое. Еще нужны примеры? Остановлюсь только на одном выводе, сделанном психологами и социологами многих стран: рок порождает агрессивность. Для подтверждения данного вывода не надо далеко ходить за примерами, достаточно процитировать «известного музыкального критика»: «...суждения авторов «Нашего современника» о рок-музыке практически дословно совпадают с оценками ее мировыми мракобесами всех мастей...» Выплеснуть на страницах «Собеседника» столько тщетно сдерживаемой ярости и облечь ее в словесные формы обличительных речей конца 30-х можно только под воздействием рока.

Но, пожалуй, самым весомым доказательством несостоятельности антироковой волны, по мнению А. Троицкого, является то, что против рока выступал сталинский идеолог А. А. Жданов. В подтверждение приводятся цитаты. Среди них такая: «Цель рок-музыки — разрушение эстетического вкуса, деградация духовной сущности человека».

За моими плечами богатый и более чем горький опыт «жизни и творчества» в сталинско-ждановские времена. Вправе ли я в силу этого с ходу отрицать любую здравую мысль, высказанную в ту пору? Думаю, что нет. Хорошо известно, что многие выступления политиков готовились крупными учеными, деятелями искусства. К тому же, того, что эстетика рока — есть эстетика отрицания и разрушения, антикультура, не отрицают и многие идеологи рок-движения. Сошлюсь на одного из них.

Социолог информационно-вычислительного центра Эстонского гостелерадио Николай Мейнерт, приезжавший в 1988 году со съемочной группой на рок-фестиваль в Новосибирск, утверждал, что поиски гармонии «утопичны, потому что в реальной жизни такой гармонии пока нет», что все мы дети «эстетики грязных улиц, очередей и переполненных трамваев» (Молодость Сибири. 1988. 29 апр. С. 9). Последовал вопрос корреспондента: «Ну хорошо, пусть человек с гитарой просто высказывает свою позицию. Но поглядите, как это действует на слушателей. Они визжат, вскакивают на стулья, лезут на сцену, готовы зал разнести. Они же в невменяемом состоянии! Недаром непомерное увлечение роком сравнивают с наркоманией». Н. Мейнерт полагает, что с наркоманией следует скорее сравнивать классическую музыку и диско: «Они уводят нас в мир чудесных грез и иллюзий», а рок «действует скорее отрезвляюще». На возражения корреспондента: