Юлия Красовская - Человек и песня

Спустя двадцать пять лет после начала этой экспедиции (которая длится и по сей день) не могу я, к сожалению, вспомнить лица, имена и фамилии этих наших веселых помощников-доброхотов. В то время встреча с ними показалась мне, вчерашней студентке, менее значительной, чем встреча с народными мастерами слова и песни. Поэтому сведения о наших случайных помощниках мною не записаны. Сегодня же, понимая свою ошибку, приношу им, хотя и поздно, свои извинения и глубочайшую благодарность за помощь...

И вот на четвертый день едем в деревню Кузреку [22] Кузрека — вероятно, от финно-угорского куз, означающее ель, слилось с русским словом река, то есть Еловая река, река среди елей. .

Едем с оказией, любезно устроенной для нас работниками Терского райкома партии. Оказия — это гнедая лошадь, запряженная в сани-розвальни с веселым возчиком (имени его тоже не упомню). Нам тепло: мы напялили какие-то шерстяные шали, теплые тулупы, ноги укрыли мохнатыми шкурами. Это — тоже одно из явственных проявлений заботы... Как нечто невероятное, «недочеловеческое» вспоминается нам, как всемогущий «владыко» хозяйственной части Карельского филиала Академии наук СССР всего неделю тому назад на письменные и устные мольбы об «утеплении» нашей зимней заполярной экспедиции ответил уныло, с брезгливым выражением на скучном лице, закрывая перед нами дверь в хранилище с меховой одеждой и тыча пальцем в параграф какого-то отпечатанного в толстой книге устава: «У геологов, работников института леса и биологов — экспедиции. Им полагается утепление. У филологов и фольклористов — не экспедиции, а ко-ман-ди-ров-ки. Им утепление, а также полевое довольствие не полагаются». — «Так ведь на деле-то мы будем работать в условиях именно экспедиционных, полевых, в отличие от геологического стационара — с дальними переездами и переходами!» — «На деле! На деле! А мне нет дела до вашего дела. Видите?.. У геологов, лесников и биологов — экспедиции, у филологов и фольклористов — ко-ман-ди-ров-ки...» («Не может быть! Страсть какая! — сказали нам в Терском райкоме. — Нешто мог двух жоноцок на холодну смерть в дороге послать? Тиран какой!» — И мигом нас утеплили.)

Сейчас, спустя время, вспоминается Кузрека как пульсирующий многоголосый поток вод, сбегающий к морю по огромным камням и делящий деревню надвое; шум моря, тут же, рядом с деревней, сверкающие на солнце, пляшущие в брызгах крошечные радуги, веселое гудение яркого огня в русских печах, запах шанёжек [23] Шанёжка, шаньга — круглый плоский пирожок из недрожжевого теста с открытой начинкой на выбор: кашею, ягодами, вареньем, творогом. , взрывы звонкого смеха, ребячьей воробьиной трескотни, предновогодние домашние заботы и быстрые шутливые перепалки-приговорки, упруго цокающие, словно несущиеся вприпрыжку

— Сказывают, а Стрельни ономенне [24] Ономение, ономедни, намедни — позавчера, на днях (древне-рус.). байна [25] Байня — баня (диалект.). сгорела.

— А! Полдела, що байна сгорела! Кабаки горят — и то ницё не говорят Или: «Говоришь ей про Тараса», а она: «Чертей полтораста». «Знашь, поговорим потом»... «Потом да потом, а отрубите топором!..»

И еще вспоминается высокий-высокий, чистый и ясный голос (как говорят на Терском берегу, «лебединым тонким голосом издосель-досельны [26] Издосель-досельны — очень давние, древние ( древне-рус.). настоящи старухи умели петь») нашей хозяйки Офимьи Трофимовны Никифоровой — очень худой, высокой, недоверчиво улыбчивой, не слишком гостеприимной старой женщины с пронзительно светлыми глазами и золотистыми, кудрявящимися на висках волосами, стянутыми на затылке в тугой узел-косу. Она поет былину (или, как в народе говорят, «старину») [27] См приложение 3. .