Борис Акунин - Пелагия и красный петух

Издевается он, что ли, засомневался вдруг Бердичевский. Дурака валяет? Ладно, черт с ними, с идиотскими теориями этого психопата. Пора повернуть к делу.

– Как это было бы чудесно – жить в исключительно мужском обществе, в кругу себе подобных, – мечтательно произнес статский советник. – Вы слышали, что некий американский миллионщик восстанавливает библейский Содом?

– Слышал. Занятный плод американской назидательности. С точки зрения филантропии, конечно, следовало бы потратить эти миллионы на хлеб для нищих, но этим мир не удивишь. Да и что проку? Съедят нищие дармовой хлеб и завтра потребуют еще, не напасешься. А тут урок человечеству. Мистер Сайрус – добропорядочный семьянин и «извращенцев» терпеть не может, но хочет явить современникам образец терпимости и милосердия к париям. О, американцы всех нравственности научат, лишь дайте срок.

– Должно быть, у Содомской затеи немало врагов? – подступился Матвей Бенционович к ключевой теме. – Из числа ханжей и религиозных фанатиков. Сейчас развелось столько сект, призывающих к ветхозаветной нетерпимости.

Собирался отсюда вывернуть на Мануйлу – прощупать, как относится его сиятельство к пророку, которого пытался убить одноглазый Бронек.

Но разговор прервался. В гостиную, хрустя блестящей кожей, вошел Филип и с поклоном протянул хозяину длинную бумажную ленточку.

Оказывается, в средневековом замке есть телеграф? Эта новость прокурору почему-то не понравилась.

Чарнокуцкий пробежал глазами довольно длинную депешу и вдруг сказал Кеше:

– Иносан, глупый мальчишка, придется тебя высечь. Кого ты привез?

Красавчик блондин подавился ломтиком апельсина, а у Бердичевского скакнуло сердце. Он дрогнувшим голосом воскликнул:

– Что вы хотите этим сказать, граф?

– До чего же вы, жиды, наглая порода, – покачал головой магнат и более к Матвею Бердичевскому не обращался – только к Кеше. – Послушай-ка, что пишет Микки: «Губернским предводителем в Заволжске граф Ростовский. Уездные предводители: князь Бекбулатов, барон Штакелъберг, Селянинов, Котко-Котковский, Лазутин, князь Вачнадзе, Бархатов и граф Безносое, еще три уезда предводителей не имеют за малым числом природного дворянства. Лицо, о котором ты запрашиваешь, действительно жительствует в Заволжске, но фамилия перепутана и должность не та. Не Матвей Берг-Дичевский, а Матвей Бердичевский, окружной прокурор. Статский советник, сорока лет, выкрест».

Щеки у Кеши из розовых сделались зеленоватыми. Он рухнул на колени и всхлипнул:

– Я знать не знал, клянусь!

Граф толкнул его носком туфли в лоб – молодой человек опрокинулся на ковер и захныкал.

– Кто вам прислал эту ерунду? – спросил Матвей Бенционович, еще не успев приспособиться к катастрофическому изменению ситуации, ведь до сего момента всё шло так гладко!

Граф выпустил струю сигарного дыма. Прокурора разглядывал с гадливым любопытством, словно какое-то невиданное насекомое или раздавленную лягушку. Всё же удостоил ответом:

– Микки, один из наших. Большая фигура. Не сегодня-завтра министром станет. И правильно – золотой работник. Такому можно и в полночь телеграмму слать – наверняка застанешь на службе.

Приходилось срочно менять тактику – отказываться от тупого запирательства и, что называется, выкладывать карты на стол.

– Ну раз вы теперь знаете, что я прокурор, то должны понимать: я приехал к вам не шутки шутить, – строго молвил Бердичевский, испытывая даже некоторое облегчение, что не нужно больше ломать комедию. – Немедленно отвечайте, это вы внесли долг за Рацевича?

И тут случилось невообразимое.

Статского советника сзади схватили за локти, больно вывернув руки.

– Оставь, Филип, – поморщился граф. – Зачем? Пускай еврейчик покукарекает.

– У него в кармане тяжелое, – объяснил лакей. – Вот.

Без труда обхватив оба запястья пленника одной лапищей, он вытащил из прокуророва кармана «лефоше», протянул графу.

Тот взял револьвер двумя пальцами, кинул на него один-единственный взгляд и отшвырнул в сторону со словами:

– Дешевая дрянь!

Бердичевский тщетно извивался в стальных тисках.

– Пусти, мерзавец! Я статский советник! Я тебя за это в Сибирь!

– Отпусти, – разрешил Чарнокуцкий. – Ядовитый зуб выдернут, а махать кулаками у жидов не заведено. Жидковаты, – скаламбурил он. – Знаете, еврейский советник, за что я вашу породу не люблю? Не за то, что вы Христа распяли. Туда ему, жиду, и дорога. А за то, что вы, как и бабы, карикатура на человечество. Вы только прикидываетесь мужчинами.

– Я представитель власти! – крикнул Матвей Бенционович, держась за онемевшее запястье. – Вы не смеете себя так со мной...

– Нет, – перебил граф с внезапным ожесточением. – Ты крыса, проникшая в мой дом воровским манером. Если б ты не был жидом, я бы просто выкинул тебя за ворота. Но за то, что я, Чарнокуцкий, битый час перед тобой распинался и поил тебя тридцатилетним коньяком, ты заплатишь мне жизнью. И никто об этом не узнает. Не ты первый, не ты и последний.

– Вы фигурант в деле! – попытался втолковать сумасшедшему Бердичевский. – Хоть я прибыл сюда конспиративно, но я веду важное расследование! Вы – главный подозреваемый! Если я не вернусь, здесь завтра же будет полиция!

– Врет он про расследование, – пискнул не решавшийся подняться с ковра Кеша. – Он про вас от меня услыхал, а раньше даже имени не знал.

– А кучер? – напомнил прокурор. – Он привез меня сюда и вернулся в город! Если я исчезну, кучер всё расскажет!

– Кто вез, Иносан? – спросил Чарнокуцкий.

– Семен. Что ж я, чужого кучера возьму?

Граф раздавил сигару в пепельнице и весело объявил Матвею Бенционовичу, снова переходя с ним на «вы», но явно в издевательском смысле:

– Наши волынские мужички, у которых в лексиконе намешано двунадесять языков, говорят: «Загнали волка в кут, там ему и капут». Не вешайте свой кривой нос, господин Бердичевский. Ночь впереди длинная, вас ожидает много интересного. Сейчас спустимся в подвал, и я покажу вам секретную часть моей коллекции, самую интересную. Там не те экспонаты, что я купил, а те, что создал сам.

Присовокупить вас к коллекции не смогу – сами видели, у меня только женщины. Разве что какой-нибудь небольшой кусочек, в порядке исключения?

Глядя на вытянувшееся от ужаса лицо пленника, граф зашелся в приступе своего квохчущего, застывшего смеха.

– Нет, не тот кусочек, о котором вы подумали. Это было бы кощунством по отношению к мужскому телу. Иносан, друг мой, как тебе экспонат «еврейское сердце»? В банке со спиртовым раствором, а?

Кеша не ответил, только судорожно дернул узел галстука.

Чарнокуцкий же подошел к столу, взял из вазы персик, любовно погладил его бархатную щечку.