Арест Ант - Как стать контрабандистом

– Ты, что поп?

– Да нет, просто оброс сильно. Полтора месяца лаперовался в полицейском СИЗО. Но крестик ношу.

– Тебя на границе взяли?

– Дома.

– Сам из Лаппеенранты?

– Из Ванты.

– Наркотики, спиртное или сигареты?

– Сигареты. Но вообще-то совсем даже не мои.

– Бывает. Ладно, потом поговорим. Тебе бельё нужно?

– И постельное и нательное. Дай сразу пару смен. Хоть от грязи окончательно отмоюсь.

– Зимняя верхатура нужна?

– А что можешь дать?

– Перчатки, шапочка, свитер, куртка. Кроссовки не бери, они местные. Ноги испортишь. Да и перчатки остались все дырявые.

– Давай всё, что можно носить. А не знаешь, где здесь разрешено стирать?

– Грязное бельё складываешь в пакет, разборчиво пишешь фамилию или номер и свою камеру. Потом либо сам сюда приносишь, если охрана разрешит, либо с оказией передаёшь. Имя моё запомнил?

– Запомнил. Сулев. Су-Лев, Лев реактивный, Jet Lion , почти Jet Li. Теперь точно не забуду.

– Что-то ты заговариваешься. Не назови потом как-нибудь МИГлев или ЯКлев. Осерчаю, – он подмигнул, – Не дай повода навесить на меня реальное обвинение. А то будет у моего лепилы счастье. Мокруха за чернуху. Ваша русская шутка юмора, – он грустно вздохнул, – Знаешь, а я после Горбачёва почти всю русскую тюремную музыку напрочь позабыл.

– Да нет, шутка почти удалась. Наши журнашлюги-три-пера её бы уж точно оценили. Спасибо за шмотки.

– Увидимся. Ты же с нашего третьего этажа?

– Да.

– У меня будет свободная минута – забегу.

– Буду рад первому гостю, – я обхватил здоровый ком из разных шмоток и потащился к лестнице.

Вертухай на этаже при виде меня покачал головой и выразительно постучал по своим часам. Я состроил виноватую физиономию и с трудом протиснулся в дверь своей камеры.

Будильник я гордо водрузил на табуретку. Полюбовался на заслуженный трофей и приступил к знакомству с инструкцией по Snug. Каюсь, до жути обожаю читать предостерегающие наукообразные перлы, рассчитанные явно на последних сохранившихся криворуких синантропов:

– Мы защитили рукосуя от эрегирования… мозга, – нежно пропел я, разворачивая солидную бумажную простыню.

Однако меня постигло жестокое разочарование. Подробное описание с картинками было только на шведском, финском и норвежском языках. И полное пренебрежение к пользователям из других, не менее нуждающихся стран. А я так надеялся скрасить себе вечер добрыми и премудрыми советами 138.

Вздохнув, я стал с грустью разглядывать рисунки. И здесь никакого всплеска фантазии. Эластичный кусок пластика наложить, расправить и лишнее обрезать. С этим и у непоседливого ребёнка весь творческий порыв угаснет.

Операция по восстановлению челюстей заняла у меня не более пяти минут даже при излишней тщательности. Я их тут же вставил. Громко пощёлкал зубами. И меня сразу заколдобило. Во рту шквально стал нарастать запах использованной медицинской перчатки с каким-то странным послевкусием. Пришлось метнуться к параше и вывернуться наизнанку, а потом долго сплёвывать тягучую слюну. Но вроде отпустило. Многообещающее такое начало. А вот в инструкции ни на одном рисунке ничего подобного не изображено.

Я несколько раз прополоскал рот. Сделал себе сладкий чай. Выкурил сигарету. Глубоко и медленно подышал, широко раскрыв рот. Что ж, притерпеться вполне можно. Видно от горячего чая челюсти намертво зацепились и не выпадают. Значит, жизнь возвращается.

Ночью тишину нарушили чьи-то радостные вопли и шум. Затем послышались гулкие удары по двери камеры. Но где-то далеко. Били явно ногами. Почти сразу раздался топот ног охранников, грохот запоров, короткая возня и всё стихло.

Утро принесло разгадку этого неординарного события. Для начала впервые не открылись двери камер, и был нарушен столь трепетно ожидаемый утренний парашно-туалетно-помывочный спринт. Завтрак сунули через кормушку.

– А когда откроются двери? – спросил я через щель у вертухая, надзирающего за раздачей еды.

– Вы все наказаны за нарушение режима.

– А когда можно будет вынести crap (дерьмо)?

– Какое?

– Разное. Shit, urine.

– Что?

– Excrement, stool, сaca, poop, doo-doo , – я напрягся, вспоминая все доступные мне названия фекалий, всё больше ёрзая от нетерпения. И так еле-еле дожил утра, а тут такое изменение распорядка. Может ему парашу на руке взвесить или продемонстрировать судорожно сжатую задницу, затыкая туалетной бумагой упорно прорывающиеся желудочные газы?

– Не понимаю.

– У меня в камере нет WC, а palju переполнилась. Слишком маленькая вместимость, чтобы хватило одному даже до обеда.

Баландёр, который продолжал торчать у моей камеры и прислушиваться к нашему разговору, откровенно заржал и очень громко стал что-то втолковывать вертухаю.

По этажу моментально стал нарастать злорадный гогот с циничными комментариями, несущимися из открытых кормушек. Лицо вертухая приобрело нездоровый оттенок. Он выхватил рацию и исчез из моего поля зрения.

– Эй, русский, может ещё одну порцию каши? – весело проорал баландёр, явно играя на развлекающуюся публику.

– Мне и эту девать некуда, – отрезал я, прикидывая, какую ёмкость могу безболезненно пожертвовать под ликвидацию после переполнения параши. Жаль, что такая сочная русская рифма как каша-параша не имеет аналогов в моём несовершенном английском.

Однако, некоторых и так зацепило. Судя по раздающимся выкрикам, у народа в идеях и предложениях недостатка совсем не ощущалось. Слишком больной вопрос для всех канализационных лишенцев.

Прямо на глазах стала объединяться очередная республика советов, за избавление параш от тяжёлого гнёта и честный доступ к свободным унитазам 139.

Вертухай вернулся в сопровождении парочки встревоженных коллег. Те рассредоточились по коридору, перекрывая выход на лестницу и проход к будке. После этого раздался долгожданный скрип ключа двери.

Я подхватил парашу и враскарячку, но весьма целеустремлённо потрусил по привычному маршруту между пунктами утилизации. И если опорожнение параши и её обработка заняли всего несколько секунд, то с унитаза меня сумели согнать только после третьего предупреждения. Из туалета я вышел, покачиваясь, полностью умиротворённый и с блуждающей на губах улыбкой. Даже захотелось сделать что-нибудь приятное всем этим напрасно нервничающим вертухаям:

– Большое спасибо. Это был лучший подарок, который я получил на это Рождество. Euphoria! (Эйфория!)

Вертухаи переглянулись, но никто не снизошёл до ответа. Тогда я воспользовался ситуацией и быстро спросил:

– А лекарства выдавать будут или на них тоже наложен запрет?