Валерий Гриньков - Баксы для Магистра

– Привет! – совсем не по уставу поприветствовал вымуштрованное им войско Демин.

– Здрасьте, дядя Илья!!! – тоже не по уставу завопила малолетняя солдатня.

Тут из здания вышла Просто Мария.

– Ррразойдись! – смилостивился Демин.

Ребятня с благодарными воплями умчалась прочь. Просто Мария улыбалась.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Здравствуйте. Добро пожаловать, – певуче ответила Мария.

– Хорошо тут у вас стало.

– Стараемся, – просто сказала она.

Тут она увидела двух мужичков, маячивших у угла здания, и спросила у них без нажима и строгости:

– А что – работа уже сделана?

И при всей мягкой доброжелательности ее голоса мужички почему-то очень смутились и испарились в одну секунду.

– Пойдемте, – пригласила Мария и повела нас в обустраиваемое ее стараниями жилище – ее и трех десятков опекаемых ею детей.

В светлом коридоре, выскобленном до неправдоподобной чистоты, нам встретился человек, лицо которого показалось мне знакомым. Все правильно, я уже видел его – в прошлый свой приезд, когда мы только еще привезли сюда Марию и ее детишек. Директор пансионата.

– Здравствуйте, – сказал он с неожиданным подобострастием.

В коридоре горели все до единой лампочки, чего практически никогда не бывает в казенных учреждениях, и в этом великолепии разоблачающе яркого света директор выглядел не слишком здоровым человеком – желтые круги под глазами побуждали посоветовать этому бедолаге поскорее обратиться к врачу.

– Насчет питания я распорядился. Картошку ту гнилую сказал вернуть поставщику. Масло завезут сегодня к вечеру. За фруктами поехали. Я велел и клубники привезти, как вы говорили. Обед будет готов ровно в два. В меню сегодня гороховый суп с копчеными колбасками, куриные рулетики с грибами, кефир, домашний творог и десерт из свежих фруктов, – тараторил директор с таким энтузиазмом, будто от сегодняшнего меню зависело, будет он жить дальше или сегодня его многотрудная и не всегда складная жизнь оборвется.

– Я зайду на пищеблок без четверти два. Проверю, – сказала ему Мария, и он тотчас же прервал свой суетливо мельтешащий бег впереди Марии, качнулся в сторону, уступая нам дорогу, и так старался, что впечатался в стену всем корпусом, будто хотел стать совершенно плоским.

Похоже, что всем тут верховодила Мария. Взяла хозяйство в свои крепкие руки.

– У вас с директором полное взаимопонимание, – сказал я женщине.

– Да, он хорошо уяснил, что от него требуется, – кивнула Мария.

– Наверное, любит детей, – предположил я.

– Полюбил. Поначалу у нас с ним недопонимание было. Легкое. Приворовывал он. Но я объяснила, что так нельзя. Что нехорошо у детей воровать. Что это грех. Он понял. Теперь с ним никаких проблем.

Тут Демин за спиной Марии сжал ладонь в кулак и, выразительно глядя на меня, легонько двинул тем кулаком себе под глаз. И я сразу понял, что он хотел мне этим объяснить. Так вот откуда эти странные желтые круги под глазами у директора! Фингал под глазом – он только сначала синий, а когда через время гематома рассасывается, она становится грязно-желтой. «Я объяснила директору, что воровать нехорошо», – сказала Мария. Она ему так объяснила, что он надолго запомнил. Просто шелковый стал. Я покосился на ладони Марии. Ладони как ладони. У меня крупнее, к примеру. А у Оглоедова нашего вообще как лопаты. Но у нас с Оглоедовым нет такой нежной и безоглядной любви к трем десяткам воспитываемых Марией детишек, а у Марии есть, и когда ее детей, не родных ей по крови, а приемных, попытались обидеть – она наказала обидчика, и сил ей на это хватило. И ей без разницы, наверное, кто будет перед ней. Я вдруг подумал, что окажись обидчиком ее ребятни наш даже на вид ужасный Оглоедов – и он тоже был бы бит Марией, потому что дело здесь совсем не в размере кулаков, а в чем-то другом, о чем мы, мужики, не имеем ни малейшего представления, как бы ни старались мы хорохориться, а знают только женщины, матери.

Сообщение о том, чего ради мы сюда приехали, совсем не обрадовало Марию. Она нахмурилась и замкнулась.

– Ну, ты это, – сказал сердито Демин. – Тут дело такое… Хочу, не хочу – это не для нашего случая! Надо помочь! Найти этого Сабадаева! Он народа погубил уже кучу! По крови идет, у него под ногами аж чвякает!

Мария судорожно вздохнула. Я решил вмешаться.

– Вам нечего бояться, – сказал я Марии мягко. – Все сделаем так, что вы все время будете как бы в стороне. Вам же с ним общаться не придется, с Сабадаевым этим. Всего-то и нужно, что в Москву поехать и показать тот дом, где вы с Сабадаевым встречались. Я сам вас туда и отвезу. На машине. Приезжаем с вами, вы мне из окошка покажете тот дом, даже из машины выходить не будем, и сразу уезжаем. А?

Я просительно заглянул ей в глаза. Мне не хотелось ей объяснять, что мой вариант – это самое лучшее и необременительное для нее из всего, что только можно себе представить. Потому что если она сейчас не согласится, ее возьмет в оборот Мартынов, а он церемониться не будет, у него служба, у него все строго официально, под протокол.

– А без этого нельзя? – спросила меня Мария, страдая.

Я ее понимал. Про Сабадаева она хотела забыть, как про страшный сон. У нее были ее дети, она ради них жила и ни о каком Сабадаеве и слышать не хотела, а я ее насильно тянул в страшное прошлое, где Сабадаев еще был.

– Без этого нельзя, – покачал я головой.

– Ну чего вы в него вцепились? – вздохнула Мария.

Она про него забыла и предлагала забыть нам. Тогда, чтобы ей было понятно, я рассказал про новую сабадаевскую пирамиду, про камушки, взамен которых получали немалые долларовые суммы. Рассказал про неугомонного и одержимого репортерским разоблачительным задором Мишу Каратаева, который, похоже, действительно сумел напугать и согнать с насиженного места строителей пирамиды, а на второй попытке оплошал и потерял своего разведчика, бедного Сергея Михайловича, о странном и пугающем исчезновении которого я тоже поведал Марии. Кажется, я смог ее убедить.

– Хорошо, – сказала она. – Завтра поедем. Завтра вас устроит?

– Вполне.

Вечером, прогуливаясь по территории пансионата, в самом дальнем, забытом всеми углу я наткнулся на мужичков, которых видел по приезде. Тех самых, что, разинув рты, наблюдали за тем, как ловко управлялся с тремя десятками ребятишек по-генеральски грозный Демин. У мужичков явно намечался ужин: тлели угли в костерке, один из мужичков очищал златобокие луковицы, другой, ловко орудуя обломком столового ножа, вскрывал банку с дешевой консервированной рыбой. Мое появление явно их смутило. Наверное, они устыдились того, что человек из телевизора, каковым они меня считали, стал нечаянным свидетелем их приготовлений к немудреному фуршету. Я уже было хотел развернуться и уйти, но тут один из мужичков сказал с непередаваемым холопским подобострастием: