Владимир Гриньков - Санитар

Сегодня Паша был явно не в духе, не балагурил, как обычно, и Семенович молчал, почувствовав недоброе Пашино настроение. Бегунов вроде них было немного. Помятого вида мужики под ближайшим деревом разливали водку по стаканам.

– Во дают! – буркнул Семенович. – Прямо с утра. – Барсуков покосился в их сторону, но ничего не сказал.

– И где люди деньги берут на это дело? – озаботился Семенович.

– Зарабатывают.

– Не-е, Паша. Воруют.

– И эти тоже, что ли?

– Почему «и эти»?

– Самсонов, вы вчера сказали, ворует. Эти – тоже воруют?

– Конечно, воруют. Только разные у них масштабы. Самсонов твой…

– Он не мой! – сказал поспешно-раздраженно Барсуков.

– Не твой, ладно. Так вот Самсонов вагонами ворует…

– Вы еще скажите – составами.

– Может, и составами, – согласился Семенович. – А эти – кто с завода что унесет, кто дома украдет безделушку какую да и продаст.

– Так вы всех в воры запишете.

– Это ты за Самсонова обиделся? Напрасно, Паша. По нему тюрьма давно плачет. Ты ведь не ездишь на «Мерседесе», правда?

– «Мерседес» – еще не преступление.

– У нас, Паша, «Мерседес» – преступление. Потому что человек не может даже на «Запорожец» себе накопить. У нас другая жизнь и другие о ней представления.

– Значит, все должны только на «Запорожцах» ездить?

– Нет, не все. Только самые лучшие. А большинство – на трамвае.

– Это же бедность!

– Нет. Это – равенство, пусть понемногу – но всем. Как при Брежневе.

– Хорошее было время?

– Да, очень. В двадцатом веке для русского человека не было лучшей жизни.

– А раньше?

– Раньше – это когда?

– До революции. Говорят, лучше было.

– Лучше не было, Паша. Потому что хорошо жилось не всем.

– А при Брежневе – всем?

– Да. При Брежневе – всем.

– И вам?

– И мне.

Барсуков взглянул на часы. Семь тридцать пять.

– Пора, – сказал он.

Вышли на асфальтовую дорожку, ведущую к дому.

– Такие, как Самсонов, очень опасны, – сказал Семенович.

Он дышал тяжело, нельзя ему много бегать все-таки.

– Чем же опасны? – удивился Паша.

Он надеялся, что старик ему все разъяснит сейчас, разложит по полочкам.

– Тем опасны, что рушат веру человека в себя. Понимаешь?

– Нет.

– Человеку внушают с детства: учись, набирайся знаний, работай честно – и будешь жить достойно. И вдруг появляется Самсонов… Он, кстати, хорошо в школе учился?

– Нет.

– Я так и думал. Так вот, появляется этот двоечник Самсонов, и выясняется, что не надо ничего – ни учиться, ни работать. Главное – успеть вовремя захапать. Схватить, понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Паша и засмеялся.

– Чему ты смеешься?

– Как-то вы так сказали… С раздражением, что ли, горячо.

Солгал. Не потому засмеялся. Просто Семенович будто его собственные мысли прочитал – оттого и развеселился.

– Тут смеяться нечему, – сказал Семенович. – Выбраковка нужна. В природе больные да ущербные уничтожаются. И у людей так же должно быть. Если с червоточинкой – значит, под корень.

– Так кто же они, санитары леса? Те, которые будут выбраковывать? Милиция?

– Им самим санитар нужен сейчас.

– А кто же тогда?

– Не знаю, Паша.

В хозяйственном покупателей почти не было… Паша прошелся вдоль прилавка, остановился у застекленной витрины. Перед ним лежали ножи – большие, маленькие, на выбор. Один, с массивной, деревянной ручкой, имел внушительный вид. Не для резки хлеба нож.

– Покажите, – попросил Барсуков, ткнул пальцем, показывая, что именно ему нужно.

Нож лег в ладонь удобно. Рукоятка была прохладной. Паша тронул пальцем лезвие. Продавщица смотрела на него без особого интереса.

– Сколько стоит?

– Там ценник есть.

– Сказать тяжело? – буркнул Паша.

Продавщица промолчала.

– В кассу платить или вам?

– В кассу.

Паша вернулся к прилавку с чеком. Продавщица уже завернула нож в бумагу.

– С каких это пор вы холодным оружием стали торговать? – поинтересовался Паша.

– Каким оружием? – изумилась продавщица.

– Вот этот нож – оружие ведь.

– Ты не остри, – перешла на «ты» продавщица.

Каждый второй покупатель-мужчина пытался с ней острить, и ей это уже надоело.

Он будто забыл, что должен делать дальше, и вдруг обрушил удар кулака на хлипкую дверцу шкафа – дверца с треском разлетелась на две половины.

Паша стоял на остановке и ждал троллейбус. Сегодня он в машину к Самсонову не сядет, он это твердо решил.

Паша встал за деревом так, чтобы его не было видно с дороги. Когда подошел троллейбус, заскочил в салон поспешно, выглянул в окно и тут же себя одернул: «Прав был Семенович. Опасность этих людей в том, что посмотришь на них и себя уважать перестанешь. Ну чего распсиховался?» К своему подъезду он подходил уже почти успокоившись, как вдруг очень некстати за спиной заурчал двигатель крадущегося следом автомобиля. Оглянулся, уже зная заранее, кого сейчас увидит. Это был самсоновский «Мерседес», сам Виталик расплылся в улыбке, отчего стал еще шире, а в машине, кроме него, – три девицы.

– Привет! – крикнул Самсонов в приоткрытое окно.

Девицы таращились равнодушно-вежливо.

– Пойдем ко мне, Паша!

Барсуков в гостях у Виталика не был уже целую вечность, с самой школы наверное, и от неожиданности пробормотал, немного растерявшись:

– Зачем к тебе-то?

Самсонов засмеялся:

– Разве нужна причина, чтобы в гости ходить?

И опять Паша почувствовал, как нехорошо ему становится. Хотел уйти, скрыться, но остался стоять на месте, побоявшись показаться смешным. Самсонов его нерешительность принял по привычке за покорность, махнул рукой – пошли, мол! – и покатил на «Мерседесе» к своему подъезду. Барсуков на ватных ногах пошел следом, не в силах себе объяснить, почему поддался этому подонку, ведь подонок же, подонок, любому ясно. А девицы уже высыпали из машины и стояли в ожидании, переминаясь нетерпеливо с ноги на ногу – молодые кобылки.

Самсонов извлек из салона два объемистых пластиковых пакета, в которых угадывались бутылки и какие-то свертки, сунул их в руки Паше, коротко бросил:

– Поднимайся ко мне, я сейчас, – а сам пошел вокруг своей машины, пристально всматриваясь в полированный бок «Мерседеса» – то ли царапины высматривал, то ли еще что.

Барсуков прошел с хмурым видом мимо девиц, вошел в подъезд. Никто не последовал за ним, и на пятый этаж в лифте он поднимался в одиночестве, кляня себя последними словами за бесхребетность. Ведь как с пацаном с ним Самсонов обращается, какое он имеет право, падаль? Пока лифт поднялся, Паша уже вскипел окончательно и под дверью самсоновской квартиры не выдержал, швырнул пакеты на бетонный пол. Бутылки звякнули жалобно. Кажется, разбились. Паша для верности пнул один из пакетов ногой, нажал кнопку вызова лифта, тот уже успел уйти. Через некоторое время, что Барсукову показалось целой вечностью, дверцы лифта открылись, на площадку вывалила вся компания во главе с Самсоновым. Виталик увидел пакеты на полу и винную лужу, расплывшуюся под ними, спросил без малейших признаков укоризны в голосе: