Владимир Гриньков - Санитар

– Я знаю, – кивнул Подбельский. – В армии еще. Но все-таки – за что?

Они многое знали о нем, оказывается. Проверяли, что ли?

– Так надо было, – сказал Паша.

– Кому?

– Ну, не знаю, как сказать. Мне было надо. Командирам моим.

– Для чего?

– Чтоб в тюрьму не попасть.

Подбельский на него смотрел исподлобья. С холодком во взгляде, отстраненно как-то. Паша понял вдруг, что его работа здесь окончена, не успев начаться. Не поправить уже ничего. И заново не слепить. Разбилось.

– За что же тебе тюрьма грозила?

– Я типа одного покалечил, – сказал Паша неохотно.

– Сильно покалечил?

– Вторая группа инвалидности.

– Ого! – все так же холодно сказал Подбельский. – И за что ты его так?

– Он молодых унижал.

– Но это же вроде давно повелось?

– Потому что молчат все! – вскинулся Паша и кулаки сжал.

– А ты, значит, не молчал.

– Не молчал.

– Робин Гуд, словом.

Он уколоть Пашу хотел, наверное, но сейчас это у него не получилось.

– Да, – сказал Паша. – Робин Гуд, если вам так больше нравится.

– А парня калекой сделал.

– Из-за него два человека погибли.

– Вот как? – вскинул брови Подбельский.

– Он солдата-первогодка так замордовал, что тот не выдержал и повесился ночью. И сразу после этого отец того первогодка умер. Прямо на похоронах сына – сердце не выдержало.

Подбельский на Пашу смотрел внимательно. В разговоре возникла пауза.

– И ты, значит, не захотел в тюрьму идти, – напомнил Подбельский, подвигая дальше разговор. – И закосил под психа.

– Это не я. Это лейтенант Берсенев, взводный наш, присоветовал.

– Он заодно с тобой был, значит?

– Он был за справедливость.

– А справедливость – это ты, – уточнил Подбельский.

– Да, – согласился невозмутимо Паша. – Он добился, чтобы меня на экспертизу психиатрическую отправили.

– И что в результате?

– Меня комиссовали.

– С диагнозом?

– Да.

– Но ведь врачи не знали, что тебе всего-навсего надо от тюрьмы отвертеться. Значит, ты и вправду "того"?

Подбельский сказал это и на Пашу посмотрел холодно. Он не столько, кажется, в Пашиной ненормальности хотел убедиться, сколько ждал, что Паша ответит на это.

– Разве я похож на ненормального?

– А что врачи говорят? – не отступал Подбельский.

– Не знаю.

– Как так? Разве они не наблюдают за тобой?

– Нет.

Подбельский засмеялся вдруг.

– Вот почему ты от Костромы так далеко оказался, – произнес он почти весело и опять на Пашу внимательно посмотрел. – От врачей убегал, да?

Паша не ответил, только нахмурился.

– Ты зря это от Виталия Викторовича скрыл, когда с ним беседовал, – сказал Подбельский.

– Я не скрывал ничего. Разве я обязан отчитываться?

– Понятно, – согласился Подбельский. Дверь кабинета открылась, и заглянул начальник охраны.

– Я на минутку, – сказал, через порог не переступая. – Панькин вчера визу свою отозвал.

– Наконец-то до него дошло, – буркнул Подбельский. – Передай ему…

– Его в городе нет.

– А где же он?

– Отпуск взял и уехал.

Подбельский усмехнулся.

– Ну надо же, – сказал. – И что за спешка? Ты, кстати, нужен мне.

Виталий вошел. Подбельский к Паше обернулся:

– Можешь идти. Все пока.

Когда дверь за Пашей закрылась, Подбельский сказал начальнику охраны:

– Чепуха это все, что он в психушке лечился.

– Что – липа? – не поверил начальник охраны. – У меня сведения точные.

– Нет. То, что он лечился, – это правда. Его от излишней агрессивности излечить пытались, по-моему. Он ершист.

– Может, выгнать его?

– Не надо. Такой нам и нужен – честный до безумия.

Подбельский фразу произнес и задумался, потом повторил:

– Честный до безумия.

Ему это определение понравилось.

– Все-таки психушка, – напомнил ему начальник охраны.

– А где критерий нормальности? – спросил Подбельский. – Один первогодка до смерти доведет, но ему группу инвалидности и статус потерпевшего. А другой справедливость устанавливал, как он ее себе представляет, – и он ненормальный.

Махнул в воздухе рукой неопределенно, словно под разговором черту подводя, сказал напоследок:

– Ты по нему поработай еще, по Барсукову этому. Он парень непростой. Интересный очень парень.

К офису Подбельского Ачоев приехал на белом "Мерседесе" с московскими номерами. В машине, кроме Ачоева, были еще трое, но в особняк он прошел один.

Подбельский гостя встретил подчеркнуто доброжелательно, из-за стола поднялся и вместе с гостем сел на диван, давая понять, что они равны здесь.

– Как наши успехи?

Ачоев на собеседника быстрый взгляд бросил, ответил односложно:

– Дело движется.

Добавил, подумав:

– Хотя очень медленно, конечно, бумаги чиновники оформляют.

– Бюрократия, – Подбельский даже руками развел – и сами, мол, мучаемся с этим.

– Иногда такое впечатление возникает, будто кто-то палки в колеса вставляет.

– Специально, что ли? – не поверил Подбельский.

– Специально, конечно.

Ачоев вдруг рукой взмахнул беззаботно:

– Ну да это ладно, с этим мы справимся.

– Сумеете?

– Конечно. А почему у вас сомнения возникли?

– Вы новый человек в нашем городе. И поначалу нелегко определиться, наверное, кто есть кто.

– Это все просто очень, – засмеялся Ачоев, но глаза холодными оставались. – Кого-то купим, кого-то убьем – шучу, извините, – и на Подбельского взглянул, все еще смеясь.

– Такое даже в порядке шутки не советую, – сказал Подбельский, изображая заботливость.

– Почему?

– Сейчас вся милиция местная на ногах. У нас тут истории неприятные происходят, и если с подобной шуткой в поле зрения попасть…

Ачоев угрозу прочел без труда.

– Некоторые не понимают просто, в какое дело ввязываются, – сказал он. – Подпишет бумаги, потом вдруг задний ход дает.

– Кто это? – опять изумился Подбельский.

– Архитектор ваш ни с того ни с сего вдруг свое же согласование отозвал. С чего бы? Он всегда так поступает?

– Не знаю. Я с ним практически не сталкивался.

– И повлиять на него не можете?

– Не могу. Как же я на него повлияю?

Ачоев на собеседника посмотрел долгим взглядом. Он не поверил, кажется.

– Было бы лучше, если бы подобных заминок не происходило, – сказал Ачоев твердо.

– Кому лучше? – уточнил Подбельский.

– Всем.

– Возможно.

– Конфронтация к добру никогда не приводила.

– Конечно.

– И чем раньше это поняли бы…

– Кто?

– Все.

– Послушайте, – Подбельский ногу на ногу закинул. – Наш разговор как-то странно складывается. Мы разговариваем ни о чем.

– Разговор конкретный. Очень.

– И в чем же…

– Речь идет о сети моих бензоколонок.

– Ваших? – уточнил Подбельский.

– Да, моих.

– А какое же я к ним имею отношение?