Владимир Гриньков - Помеченный смертью

– Рассказывайте!

Прошедших десяти минут Морозову хватило на то, чтобы оправиться от первого потрясения. Он был хмур и задумчив.

– Пожалуйста, рассказывайте, – повторил Бородин.

– О чем?

– Об этом человеке. Как его там фамилия? А, Рябов. Рябов – это кто? Откуда вы его знаете?

Морозов по-прежнему пребывал в состоянии задумчивости.

– Кто такой Рябов?

Морозов на этот вопрос ничего не ответил, вдруг спросил, глядя собеседнику в глаза:

– У вас есть связи в правительстве?

– Да.

Бородин понял, что его «да» – это очень важно.

– Не просто связи, а связи на самом верху.

– Да, – и опять ответ прозвучал очень уверенно.

– Рябов – это не хулиган из подворотни. Рябов – это очень серьезно. За ним стоят серьезные люди из серьезной организации.

– Из какой серьезной организации?

Морозов не ответил. Бородин уже начал терять терпение.

– Вы не представляете, какой мы с вами горячей темы коснулись, Виталий Викторович, – сказал он. – Убит министр. Все соответствующие службы подняты на ноги, роют землю носом, ищут убийцу. Сам президент пообещал, что убийцу найдут. Вы даете понять, что что-то знаете. Так говорите же!

Бородин разволновался:

– Вы что-то об этом знаете? Так скажите! Кто такой Рябов? Что это за организация, которая за ним стоит? Какая-то криминальная группировка? Так им всем головы посворачивают в одночасье, кто бы там за ним ни стоял! Кто они?

Морозов смотрел на собеседника, и в его глазах читалось недоверие и даже как будто жалость к заблуждающемуся, и вот эта жалость так раззадорила Бородина, что он уже и сдержаться не мог.

– Кто они? – воскликнул. – Кто эти люди? Что за контора?

– Контора, – кивнул Морозов и повел плечами, так ему было неуютно. – Эта контора – КГБ.

Бородин не ожидал услышать ничего подобного. Он как раз собирался что-то сказать, но захлебнулся и закашлялся. Задавил кашель и еще долго сидел, осознавая услышанное. Наконец спросил, и в его голосе звучало недоверие:

– КГБ?

– Да. Этого человека пестовало КГБ. Еще в девяносто первом году, если мне не изменяет память.

– Вы там работали? – осенило Бородина. – В госбезопасности! Да?

– Нет.

Морозов увидел недоверие в глазах собеседника и вынужден был пояснить:

– Я никогда не состоял в штате. До поры до времени работал по своей специальности и никогда с этой организацией не сталкивался. В девяносто первом году они вышли на меня…

– «Они» – это кто?

– «Они» – это они. Всегда неприметные, неизменно доброжелательные и знающие о вас больше, чем вы сами о себе знаете.

Морозов говорил бесстрастно, но было видно, что эта тема ему неприятна.

– Они предложили вам сотрудничать? – высказал предположение Бородин.

– Нет, даже речи об этом не было. Они и не представлялись никак, кстати – ни кто они, ни какую организацию представляют. Это я уже потом сам догадался. А поначалу – мы о вас слышали, мол, и с вашими работами ознакомлены, которые в научных журналах печатаются. Как раз по вашему профилю есть одна очень интересная работа, хотим вам ее предложить. Деньги мы вам будем платить вот такие, а делать будете то-то и то-то. Работа, действительно, оказалась интересной.

– Что за работа?

– Я попробую простым языком все объяснить, иначе вы ничего не поймете. Мне надо было усилить особые, строго специфические навыки предоставленного мне человека. У людей ведь есть одно очень нехорошее качество, которое я называю заторможенностью приземленности. Человек никогда не пытается взлететь, привык к мысли, что ему суждено ходить по земле, и не приходит ему в голову взмахнуть руками и хотя бы попробовать. Ведь получится, он просто не знает об этом, не хочет знать.

Бородин смотрел на доктора с недоверием и непониманием. Морозов это заметил и усмехнулся:

– Это, конечно, надо не буквально понимать. Я о другом. О том, что в человеке заложено гораздо больше, чем он подозревает. Есть ведь уникумы, которые способны запомнить тысячу случайных чисел, или прыгнуть в высоту больше двух метров, или обходиться без воздуха целых пять минут. Значит, человек может делать подобное? Но почему не все? Потому что у них, у большинства, заторможенность приземленности. Не верят в себя. И моей задачей было – конкретного человека от этой заторможенности избавить.

– Это был Рябов?

– Да.

В разговоре возникла пауза. Доктор в задумчивости смотрел в окно. Бородин его не торопил.

– Этот Рябов был отличным стрелком. Я своими глазами видел, что он вытворяет в тире. Но людям, которые меня к нему приставили, одного умения хорошо стрелять было мало. Они хотели, чтобы Рябов хорошо стрелял в темноте. Не в полной темноте, конечно. Нет живых существ, которые обладали бы абсолютным зрением. Просто абсолютная темнота встречается не так уж часто. Даже ночью какой-то источник света есть – звезды на небе, отблеск фар проехавшего вдали автомобиля, свет из окна дома напротив. И я должен был развить у Рябова это умение – видеть в темноте.

– И как – получилось?

– Да. По окончании наших сеансов устроили что-то вроде экзаменов. Рябов выбивал сто очков из ста, когда никто из присутствующих и мишени-то разглядеть толком не мог.

Морозов говорил, а сам поглаживал с задумчивым видом крышку стола. Он сейчас пребывал там, в далеком девяносто первом году.

Бородин извлек из кармана радиотелефон, быстро набрал номер. Ему не отвечали, и он заметно нервничал.

– Меня в это дело не впутывайте, – негромко сказал доктор, не повернув головы. – Я дал вам знать, где искать этого человека, и большего от меня не требуйте.

– Вам нечего опасаться, – сказал Бородин, прикрыв трубку рукой. – Я сейчас дам знать кому следует, и дальше уже все пойдет без вашего участия…

Ему ответили наконец, и он сказал в трубку:

– Здравствуйте! Это Бородин. У меня к вам дело. Сможете принять? Очень важно, по телефону не могу сказать. Хорошо, – и взглянул на часы. – Я через полчаса буду, закажите, пожалуйста, пропуск.

Закончил разговор, спрятал радиотелефон.

– Я так понял, что Рябовым вы уже давно не занимались.

– Да, – ответил Морозов и больше ничего говорить не стал.

Но Бородин хотел знать больше того, что услышал.

– И как давно?

– В том же девяностом первом я ушел.

– Потому что выполнили свою задачу?

– Не совсем, – нехотя ответил Морозов. – Были еще дела. Но я отказался.

– Почему?

– Отказался – и все.

Явно не хотел продолжать тему. Бородин склонился к собеседнику и произнес вкрадчиво:

– А мне все-таки интересно, Виталий Викторович.

Морозов подумал.

– Иногда наступает момент, когда прозреваешь, – сказал он осторожно. – И охватывает такой страх, что хочется все бросить.

– Вы что-то узнали тогда, да?