Евгений Гришковец - Письма к Андрею

А вот второй шаг будет делаться в совершенно других и новых условиях, чем первый. Прежде всего он будет делаться при пристальном внимании извне. Этого шага уже будут ждать. Ждать будут критики, коллеги, объединения, театры, издательства и, конечно же, поклонники. Ждать будут все с нетерпением, но скептически. Ждать будут с уже заготовленным мнением, оценкой и даже концепцией.

Во время работы над вторым своим произведением, над вторым своим шагом, художник будет испытывать сильнейшее давление этого самого ожидания. Многие и многие не выдерживают и ломаются, желая угодить, желая оправдать это самое ожидание… Желая понравиться ещё больше, чем в первый раз. Желая подтвердить своё право на успех и на свою жизнь в искусстве.

Однако, если автору первого шага удалось справиться с давлением ожидания, страхами и желанием угодить… если у него получится сделать второй шаг самостоятельно и уверенно… дальше всё равно будет очень трудно!

Чем сильнее, выразительнее, глубже, мастеровитее и ответственнее будет шаг второй, чем он будет более зрелым и серьёзным, тем громче будет всеобщий вой. Вой критиков, поклонников и иже с ними. Они взвоют, они исполнят заранее готовую песню, которую пели многим и многим: дескать, тот, кого мы сразу полюбили за искренность, безыскусность и чистоту, за наивность, если хотите… Он взял и не оправдал нашей влюблённости и очарования. Он оказался пустышкой, случайно сделавшей милое и приятное произведение… Или они скажут, что начинающий художник пошёл на поводу у моды, у публики, у власти… Или что он, оказывается, просто подглядел и подслушал то, за что его приняли в объятия. Да мало ли что скажут!

Все эти претензии известны. Они обрушивались на многих и многих. Мало кто выдерживает такое! Многие рухнули после второго своего шага под свалившейся на них тяжестью неприятия и хулы. Они просто не поняли, почему те люди, которые совсем недавно восхваляли их, теперь воротят от них нос или злорадно обсуждают случившийся с ними провал. С каким искренним изумлением молодые художники, совершив второй свой шаг, читают в газетах злобные пасквили по поводу своего нового деяния, написанные теми, кто в этих же газетах совсем недавно возносил их до небес.

Художнику очень сложно в такой ситуации удержаться от отчаяния, гнева и обиды. Очень часто художник бросается объяснять всем и каждому, что его произведение не так поняли, что он хотел сказать нечто новое и отличное от первого своего детища, что, мол, посмотрите и послушайте ещё разок. Или он обижается и замыкается, закрывается от всех. Или, что одинаково плохо, начинает слушать всех и каждого, получать советы и следовать им, соглашаться с тем, что он сделал не то, что должен был сделать. При этом художник теряет собственную тему и уже не может и не сможет её вновь обрести. Или, а это не менее губительно, решает доказать тем, кто его не понял и обидел, то, что они заблуждаются на его счёт и что он им ещё покажет…

Слушатели или зрители, которые полюбили первое деяние художника, будут улыбаться, пожимать плечами, переминаться с ноги на ногу и просить исполнить или показать то, что им уже полюбилось, или сделать продолжение оного. Ничего нового они от художника вежливо или не очень вежливо не захотят. Такое убивает ещё быстрее и сокрушительнее любого, даже самого гневного, высказывания критика или искусствоведа.

Только тот, кто сможет пережить все похвалы и хулу, кто сможет устоять, не озлобиться или не превратиться в тряпку, кто сможет успокоиться и снова вернуться к одиночной и вдумчивой работе, только тот сможет сделать третий шаг.

Бывают и такие художники, которые вроде остаются равнодушными к проявлению любви и злобы. Их, кажется, вовсе не задевает никакая реакция извне. Их творческий труд похож на работу в закрытой лаборатории. К несчастью, труды этой лаборатории остаются интересны только очень узкому и очень специальному кругу людей.

Настоящий художник не может быть равнодушен к реакции на его творения, особенно в начале пути. Подлинный художник, как я уже говорил, всегда прежде всего человек. Всё человеческое в нём жаждет понимания и любви. Без этой жажды он не художник, он не может быть гуманен, в нём без этой жажды обнаруживается тот изъян, который приводит к появлению огромного количества уродливых и бесчеловечных по сути своей «произведений».

Третий свой шаг настоящий художник делает, переживая все прелести и кошмары хвалы и хулы, победив обиду и гордыню, отказавшись от соблазнов и от желания бросить всё ко всем чертям. Настоящий человек искусства, даже поняв все ужасы, творящиеся в артистическом сообществе, сможет не поддаться её неписаным законам и поймёт, что искусство и профессиональная среда – это не одно и то же. Он поймёт, что путь в искусстве одинок и всегда одиночен. Он болезненно переживёт свалившийся на него опыт и открытия…

Только после всего этого он сможет сделать третий свой шаг. Этот шаг будет самым трудным и самым главным. Пусть даже он не будет самым значительным в смысле творческого свершения, но он будет важнейшим. Он будет определяющим.

Потому что в третьем шаге будет уже видна ПОХОДКА.

Только после третьего шага можно говорить о стиле художника, об особенностях его метода, о художественной индивидуальности и прочем.

Способный совершить третий самостоятельный шаг художник сможет всегда найти в себе силы, а главное, причины отказаться от любых предложений осуществить чей-то замысел или войти в некий творческий коллектив. Он сможет отказать всем, даже самым признанным авторитетам. Он сможет стойко продолжить только свой, видимый только им самим, путь. Он просто не позволит себе потратить время на реализацию или на участие в реализации не своего собственного замысла. У него уже появится ответственность перед своим путём и перед своей «походкой» в искусстве. Он уже поймёт, что просто не имеет права отвлекаться, иначе то, что может сделать только он, и никто другой, не будет воплощено.

Жизнь в искусстве после третьего шага имеет шанс быть долгой и плодотворной. Счастье в этом пути никто не обещал, и настоящий художник, хоть и ждёт и хочет счастья, всё же работает не его ради. Жизнь в искусстве всегда сложна, всегда полна переживаний и сомнений, в которых никто не может художнику помочь. Никто не может развеять его сомнений и успокоить переживания. А каждый новый его шаг может оказаться последним, если он будет неискренним и фальшивым. Каждый шаг в сторону губителен для художника. На его пути простительны только искренние ошибки. Своекорыстие и предательство непростительно, и его невозможно утаить.

Но а те, кто решил вдруг пописать стихи или картины, потанцевать или попеть, научиться игре на каком-нибудь инструменте или поснимать кино с целью как-то разнообразить свою жизнь или пополнить её недостающими эмоциями… Им не нужно проходить все эти испытания или переживания, страдания и сомнения. Они решают заняться творчеством для приключений, удовольствия или борясь со скукой, имея тылы в виде уже прожитых лет, или профессии, или обеспеченной жизни, или в лице тех, кто почему-то оплачивает их эксперименты. Им всегда есть куда отойти, вернуться или спрятаться.