Елена Арсеньева - Голос крови

Как будто можно быть слишком молодым… а если и можно, то так недолго, что есть смысл перетерпеть!

Надев джинсы и черную курточку, а также кроссовки – на Рождественке ведь дорожные работы, неведомо, через какие колдобины там придется пробираться! – Ася отправилась в путь, на всякий случай – учитывая, что там все же опасное, еще Горьким воспетое «дно», – оставив дома сумку и положив в карман только деньги на маршрутку, телефон и носовой платок, и даже ключ не берет, а прячет в одно потайное местечко на площадке, которое известно только ей и соседке Маше – она тоже оставляет там свой ключ иногда. Файл с распечаткой Ася свернула трубочкой и держала в руках.

Сначала она хотела пойти пешком, через Лыкову дамбу, но вспомнила, что на пересечении Зеленского съезда и улицы Добролюбова тоже какие-то дорожные работы начались на трамвайных путях, там в темноте вообще неизвестно, как пройти, а мотаться в поисках пути по загадочным закоулкам бывших Дятловых гор – нет, спасибо! Лучше и в самом деле на маршрутке две остановки проехать. Наконец Ася добралась до Нижневолжской набережной, прошла каким-то переулком, с трудом форсируя зыбучие пески, воцарившиеся на месте Рождественской, и принялась отыскивать Крутой съезд.

А это не так просто – тут черт ногу сломит!

Ася была тут не слишком давно, весной, но улица тогда имела вполне презентабельный вид. Лаборатория тогда заключила договор с местной епархией – вернее, епархия заключила договор с лабораторией – на проведение анализов крови у учениц женской духовной школы при Строгановской церкви. У будущих матушек, будущих жен приходских священников. Это были не монахини, а просто девушки, которые желали получить образование и воспитание не светское, а практическое и духовное. Они были одеты значительно скромней, чем обычные старшеклассницы, все в платочках, никаких брюк и тем паче джинсов, юбки только ниже колена… При виде их Ася вдруг вспомнила, как после смерти Виталика зачастила в церковь, и вот на Славянской, в Трехсвятительской церкви, куда она по неопытности зашла в брюках, неприветливые монашки, неодобрительно поджимая губы, надели на нее какой-то черный фартук и только после этого разрешили купить свечку и пройти в храм. Отчего-то этот черный фартук, напоминающий покров на гроб, Асю так поразил, что она немедленно начала рыдать и успокоилась, только когда сняла с себя эту штуку. Больше она, само собой разумеется, в церковь в брюках не ходила.

Ну, надо думать, эти девушки, которые давно уже выбрали для себя будущую участь, о таких «мелочах» церковного обихода отлично знали.

Ничем, кроме скромной одежды, они от своих сверстниц не отличались, но Ася все равно посматривала на них с каким-то болезненным любопытством. Родители ее совершенно не были религиозны, Пасха в их доме отмечалась не как церковный праздник, а была просто поводом наготовить всякой вкуснотищи. Как у многих, впрочем. А эти девочки отлично знали, чего хотят, и такие вещи, например, как пост и соблюдение основных заповедей Божиих, были для них не экзотическим развлечением, не данью моде, а некоей потребностью – и духовной, и даже, очень может быть, физической.

Воспитательница, которая записывала девочек, сдавших кровь, в свою тетрадку, была мрачноватой, увядшей особой неопределенных лет. Отчего-то ее хотелось называть училкой. Функцию свою она расценивала исключительно как одергивающую, если вообще не карающую, и девушки пикнуть при ней не смели!

Но вот в коридоре, где ждали девушки, раздался какой-то шум, и училка поспешно вышла. Девушка с длинной толстой русской косой, в темно-синем закрытом платье и белом платочке, которая как раз засучивала рукав платья, усаживаясь перед Валей, державшей наготове иглу и пробирку, встрепенулась, оглянулась вслед училке – и заговорщическим шепотом спросила у Аси:

– А по этому анализу крови можно определить беременность?

Валя уронила пробирку, и игла воткнулась в пол. Она подняла пробирку и принялась поспешно заменять иглу, низко опустив голову и выпятив губы, чтобы не расхохотаться. Асе тоже ужасно хотелось рассмеяться, но она изо всех сил постаралась, чтобы ее голос звучал спокойно:

– Нет, по крови невозможно определить беременность…

Ужасно хотелось добавить: «Не волнуйся!» – но Ася не успела: училка вернулась. Девушка в белом платочке терпеливо перенесла процедуру и, скромно опустив глаза, сказала:

– Большое вам спасибо!

В ее голосе звучало такое облегчение и такая искренняя благодарность, что Ася невольно ощутила себя благодетельницей…

Даже и сейчас, вспоминая эту историю, она не может не улыбнуться. Ей хочется зайти во двор Строгановской церкви и посмотреть на здание школы, где произошла та забавная сценка, это очень красивое здание, – но уже слишком поздно, и двор выглядит довольно мрачно, да и окна ни в церкви, ни в здании училища не освещены…

Вообще Рождественская сегодня мрачна необычайно.

Витрины, обычно освещавшие эту улицу, почти все оказывались темны, да и фонари горели через один. Правда, когда Ася переходит улицу, сосредоточенно вглядываясь в песчаную разъезженную кашу под ногами, фонари вдруг, как по команде, разом вспыхивают – и, вообразите, горят все время, пока Ася перебирается на противоположную сторону. И немедленно снова гаснут, всерьез и надолго! Фасады красивых старинных зданий, отреставрированные в последнее время, казались в полумраке еще красивее. Но специфический запах вековой затхлости и сырости, который доносился из подворотен, ничем нельзя отреставрировать, и истребить его тоже совершенно невозможно. Да еще и гарью, застарелой гарью откуда-то несло… Собственно, Рождественская – этакая перманентная «потемкинская деревня», каких великое множество разбросано по городам России: фасады – ну прям тебе Париж, а со двора… а со двора известно что. Ни на одном доме, это уж само собой разумеется, не было таблички с названием улицы. И номеров домов не разглядишь… И спросить не у кого. Вообще на Рождественской мало народу живет. Это так называемая офисная улица. А если кто и живет, то в такую пору все благоразумно дома сидят! Полное безлюдье царило кругом, даже не было никаких опасных «чебуреков», которые жаждали бы покуситься на Асину честь, как злобно пророчила Наталья.

Крутой съезд она отыскала совершенно случайно: в каком-то кривом закутке, косо идущем вверх, было наставлено один на другой несколько здоровенных белых ящиков, на которых было выведено нестерпимо яркой оранжевой краской, чуть светящейся в темноте: Nizny Novgorod, Krutoj pereulok, 4, Ladium-servis. Еще там имелись надписи «Head» и «Bottom», что вроде бы означает «Верх» и «Низ», однако ящики все как один стояли боттоном вверх, а хедом вниз. Разрешать эту загадку, заданную российскими грузчиками, Асе было некогда. Она думала о другом. Если логически рассуждать, ящики стоят именно рядом с домом номер четыре и именно в Крутом переулке. Но это – логически! А если учитывать «хед» внизу и «боттом» вверху, может, ящики свалили на противоположной стороне улицы?