Натиг Расулзаде - Ловушка

– Хорошо, – одобрил Гасанов, заметив, что его собеседник вроде не собирается продолжать. – А при чем тут я?

– А при том, – почти ласково произнес мужчина, – что ты можешь оказаться в этой бетонной плите.

– Как? – удивился Гасанов.

– Очень просто. Зальем твой труп бетоном и заложим в фундамент. А потом я этот дом продам. Так что, кроме нас, никто об этом не будет знать. Я, видишь ли, немного занимаюсь недвижимостью… Ты ведь журналист?

– Да?

– Что ты делал на складе у этой шлюшки?

Гасанов почувствовал, как кольнуло сердце, еле сдержал ярость, кулаки сжались непроизвольно.

– Я? – взяв себя в руки, произнес он. – Сторожил. Надо было подработать, – начал он, понимая, что должен выгородить ее сейчас во что бы то ни стало.

– А как это произошло, помнишь? – спросил мужчина.

– Как я могу помнить? – развел руками Гасанов. – Ударили по голове, сзади подкрались… сознание потерял…

– И никого не видел?

– А что вы так волнуетесь? – работал под дурачка Гасанов. – Хозяйка сказала, что возместит вам ущерб…

Гасанов молча покачал головой. Мужчина пристально смотрел ему в лицо.

– А что вы так волнуетесь? – работал под дурачка Гасанов. – Хозяйка сказала, что возместит вам ущерб…

Мужчина продолжал разглядывать его.

– Сколько она тебе платила?

– А вам не все равно? Что платила – все мое.

– Ты трахал ее? – спросил мужчина и не стал даже ждать ответа. – Конечно, трахал. Кто только ее ни трахал. Почему бы сторожу…

– Я журналист, – напомнил Гасанов, вновь ощутив противный укол ревности в сердце, при упоминании о ее прошлом, которого он не знал, а этот урод вполне мог знать.

– Да, тем более… Ничего, я все равно докопаюсь…

Обратно Гасанов добирался на пригородном автобусе и неотвязно думал об отношениях этого мужчины с Айтен, и, в конце концов, пришел к выводу, что они были любовниками, и не только он был, не только он… Эти мысли грызли, съедали собственническую, влюбленную душу Гасанова. Домой он вернулся такой мрачный, что жена, глянув на него, спросила:

– Что с тобой, Гасанов? На работе неприятности?

Ночью он особенно остро чувствовал свои многочисленные болячки, которых раньше не замечал; ворочалась и урчала аденома, заставив его за ночь трижды вставать помочиться; набухала под пальцами грыжа, раздуваясь, как жаба, желавшая напугать; дрожала от холода воспаленная простата, камень в почке так и вертелся всю ночь туда-сюда, плешь все больше увеличивалась, захватывая, как агрессор, пространство гасановского черепа, и сердце, вспомнив свою давно позабытую, в любви и нежности обитая, тахикардию, ныло, ныло, ныло, просто, может быть, напоминая, что оно есть. И Гасанов понял за ночь, что он старый, заурядный журналист, что над ним наверняка смеется молодежь, что в свои пятьдесят с лишним он делает то же самое, что и они, что у него устала душа, что он мрачный, с амбициями и претензиями нервный субъект с ущемленным самолюбием, и что любая женщина поступит правильно, если станет изменять ему. Утром у него болела голова, он почти не спал, ворочался, думал и теперь не хотелось вставать, не хотелось даже шевелиться, он ощущал приступ депрессии. Жена, увидев его таким, переполошилась, хотела врача вызвать, Гасанову не хотелось говорить, было физически трудно произносить какие-то слова, но он через силу произнес:

– Не надо. Устал. Отлежусь сегодня, – он отвернулся от жены, стоявшей над ним в распахнутом, стареньком халатике.

Не хотелось ее видеть, не хотелось никого видеть и слышать, особенно не хотелось отвечать на вопросы. Может, именно поэтому жена безостановочно сыпала вопросами:

– А хочешь, бульон сварю, а? Тебе полезно. У тебя, может, живот болит? Вчерашняя колбаса, кажется, была не очень свежая, я ее у молоканки купила, на базаре, домашняя, говорит, вот тебе и домашняя… Не тошнит? А, Гасанов, тебя не тошнит? Ты ночью что-то часто вставал… Не мутит тебя? Дай я глаза посмотрю, оттяни веки. Может, желтуха у тебя? Почему ты не отвечаешь, Гасанов?

– Отстань, – сказал он и спрятался в одеяло, подтянув ноги к груди, чтобы стать как можно меньше и незаметнее.

Когда на следующее утро он вышагивал по улице, мрачный, опустошенный тягучими, никчемными мыслями, он вдруг заметил выбивавшийся прямо из асфальта тротуара куст травы – до того свежая, до того яркая была травка, что трудно было оторвать взгляд. Он подошел поближе, нагнулся, потрогал рукой маленький беззащитный кустик, так вызывающе зеленевший на серости городского асфальта, но тут же спохватился, пошел своей дорогой, чтобы не показаться смешным на этой многолюдной улице, под взглядами прохожих. И в этот момент у него замерло сердце: он почувствовал ее присутствие; и в подтверждение того, что чувства его не обманули, был остановлен, схвачен за рукав и развернут на сто восемьдесят градусов.

– В чем дело? – спросила она. – Почему ты не отвечаешь на звонки?

– Я его выключил, – сказал он, достал из кармана и протянул ей телефон. – На. Я его возвращаю. Он больше мне не понадобится.

Она внимательно посмотрела на него.

– Что произошло? – спросила она, немного побледнев. – Они нашли тебя?

– Да, – ответил он. – Но не в этом дело.

Она растерянно помолчала, потом после паузы спросила осторожно:

– А в чем же тогда дело? Они угрожали тебе?

– Не очень, – сказал он. – Просто он кое-что рассказал о тебе.

– Я так и думала, – сказала она. – Ох, уж эти мужчины… И ты сразу поверил.

– Нет, не сразу. Постепенно. Долго думал… Ты была его любовницей?

– Нет. Слишком сильно сказано. Нет, конечно… Просто у нас бывали общие дела… Ну и… – она замолчала.

– Ну и?..

– Зачем тебе это? Ты же не мальчишка.

– Ты на это и рассчитывала?

– Ну и… – помолчав, произнесла она, – один раз это случилось. Один раз и больше никогда.

– Это уже много, – сказал он. – Один раз – это очень много. Она не ответила.

– Курить очень хочется, – сказала она после паузы. – Если я сейчас закурю, это не очень тебя скомпрометирует? А что он тебе сказал?

– Ничего умного, что стоило бы повторять. Но ты меня втянула в эту историю.

– Ты жалеешь?

– Нет. Не жалею.

– Когда я тебя втягивала, я не могла знать, что полюблю тебя, как сумасшедшая.

– Как ты можешь так просто об этом говорить?

– Потому что это так и есть. Это правда. Что еще он тебе говорил? По делу?

– Сказал, что ты шлюшка и переспишь, с кем угодно.

– Это не по делу, – она посмотрела на него и спросила. – А ты веришь?

– Не знаю, – ответил он уклончиво, – не хотелось бы, чтобы это было так. Я слишком остро для своих лет переживаю это. Именно, как мальчишка.

– Спасибо, – сказала она.

– За что?

– За признание. А телефон оставь у себя. И держи его включенным. Извини, мне надо бежать. Я тебе позвоню.