Сергей Григорьев - Малахов курган

Веня спал, как спит взрослый, до смерти уставший человек, – глубоким сном. Когда человек так крепко спит, говорят: «Его и пушкой не разбудишь» или «Спит как мертвый». Из такого тяжелого сна нельзя воспрянуть сразу: перед пробуждением непременно что-нибудь приснится. Так было и с юнгой Могученко-четвертым. Он внезапно почувствовал, что его качает морская зыбь…

… Веня увидел себя в грубо сколоченной осмоленной лодке под прямым рыжим парусом из проваренного с дубовым корьем полотна. На конце мачты вместо вымпела – серое птичье крыло. Холодный ветер развел крутую волну и, срывая с ее седых гребней пену, сечет в лицо ледяной водой. Мальчик сразу догадался, что он в Варяжском море, о котором слышал столько чудес от матери. А лодка эта – поморская промысловая шняка с парусом – такое плавание было его давней мечтой. А он уж не юнга, а зуёк и лежит там, где и полагается лежать юнге на промысловой лодке, – в «собачьей заборнице», около мачты.

Все эти забавные слова разом вспомнились Вене. Он взглянул на корму и увидел у руля мать. Анна твердой рукой держит «погудало» – так она смешно зовет до сих пор, по старой памяти, румпель [348]руля. Одета мать в желтый клеенчатый кожух, на голове такая же зюйдвестка [349], на ногах бахилы – тяжелые рыбачьи сапоги. Сжав губы, Анна сурово смотрит вперед. Туда же взглянул и мальчик и увидел совсем близко отвесные горные скалы с белыми пятнами снега в расселинах, одетые понизу россыпью прибоя.

«Мама, куда мы?!» – в испуге закричал Веня.

«А-а, проснулся! Что, продрожье взяло?… Сейчас, сынок, сейчас, берег близко!»

Шняка несется на скалы, встающие неприступной стеной прямо из прибоя.

«Куда мы, мама?»

«Домой!..»

Шняка с разбегу ударилась о камень, волной ее подкинуло вверх и снова ударило о камень. Рухнула мачта, ветер сорвал и унес парус. Все утонуло в ревущем грохоте прибоя. Веню подхватила, отхлынув от скал, волна и понесла в море…

Сделав неимоверное усилие, мальчик пробудился и увидел перед собой суровое и печальное лицо матери. Лоб ее повязан белым платком, из-под которого по лицу стекает струйкой кровь…

– Ну, проснулся! – улыбнувшись, сказала Анна. – А мы уже думали, мертвого несем…

Мать несла Веню, держа под мышки, а Наташа поддерживала ноги брата.

– Маменька, куда мы?

– На Павловский мысок.

– А Стрёма где?

– Там, где и быть должен, – на Малаховом кургане…

Веня резким рывком вывернулся из рук матери, упал на мощеную дорогу, вскочил, хотел бежать и покачнулся: он почувствовал в ногах и руках нестерпимую ломоту.

– Куда ты? – грозно закричала мать, схватив сына за руку. – Довольно! Побаловался – и будет!

Анна шлепнула сына, как маленького, крепкой ладонью. И Веня почувствовал себя таким маленьким, каким он был год тому назад. Он заплакал, прижавшись к матери, и спросил:

– А Стрёма как же?

– Стрёму убило, братец! – тихо сказала Наташа.

Держа Веню за руку, Анна и Наташа пошли навстречу холодному пыльному ветру, к Павловскому мыску.

Уже темнело.

Туда же, куда шли они, брели безоружные солдаты, тащились какие-то люди с мешками на горбах. Бежали с плачем женщины и дети.

– Эва, какое нам счастье привалило: «Владимир» у стенки стоит! – воскликнула Анна.

На верхней палубе «Владимира» полно народу. Пароход отрывисто гукнул и зашевелил плицами колес, готовясь отвалить. С мостика командир в рупор крикнул стоявшей позади шаланде, тоже сплошь занятой людьми:

– Крепи перлинь [350]!

– Есть крепи перлинь! – отозвались с шаланды.

Анна с дочерью и сыном кинулись на пароход по сходням. За ними заложили фальшборт.

– Отдай носовой!

Заработала машина, задрожала палуба, пыхнула дымом труба. Отрабатываясь на заднем ходу, «Владимир» на кормовой чалке [351]с трудом повертывался носом против ветра.

– Отдай кормовой!

– Есть!

Машина заработала вперед, и пароход, натянув перлинь, пошел к Северной стороне, ведя на буксире шаланду…

С большим трудом, огрызаясь на грубые окрики, Анна пробилась от борта на середину палубы. Здесь было не так тесно. Люди сидели на бухтах канатов, прямо на палубе лежали, охая и кряхтя, раненые… Все смотрели назад, на Севастополь. На Городской стороне полыхали пожары, освещая багровым заревом низкие тучи. По небу чертили огненные дуги ракет.

– Глянь-ка, братцы! Что же это деется там, на горах? – раздался испуганный крик на палубе.

– Ах, милые мои, что же это такое?

Все взоры обратились к скатам берегов Южной бухты. Снизу, от берега к вершинам, ползли, извиваясь, огненные змеи… Вот они доползли до вершин, погасли, и через мгновение над бастионами начали взметываться к небу один за другим огромные огненные снопы… Дикий вопль вырвался у кого-то из стоявших на палубе парохода, и, как бы отвечая на этот крик, с Корабельной стороны донеслись потрясающие громовые раскаты взрывов… Народ на палубе вторил взрывам воплями и плачем.

– Молчать! – крикнул в рупор с мостика командир. – Погреба рвут. Опасности нет. Не кричать! За вами команды не слышно!.. Эй, на шаланде! Подать на берег швартовы!

– Есть на берег швартовы!

Веню тряс озноб.

– Маменька, – робко, как маленький, сказал юнга Могученко-четвертый, – можно мне к Трифону в машину, погреться?

– Ступай, только недолго, смотри: пароход сей час причалит…

Веня пробрался к машинному трапу, скатился по крутой лесенке, скользнув по гладким поручням руками.

Трифон вытер замасленные руки. Братья обменялись крепким рукопожатием.

– Ну, брат, и дела! – сказал юнга Могученко-четвертый. – Слыхал, как грохало? Это мы пороховые погреба по диспозиции рвем. Насыпали от бухты до самого верху пороховые дорожки и зажгли…

– Что ж ты до времени оттуда ушел?

– Там рвать только охотники остались. Стрёму убили. Мы главное сделали, а уж поджечь – плевое дело!..

– И Стрёму? Ну дела! А у нас в бортах тридцать пробоин, – сказал машинный юнга Трифон Могученко. – Мы целый день по французу то правым, то левым бортом палили! Положили их под Килен-балкой ба-а-альшие тысячи! Ну и нам досталось. То «полный вперед», то «стоп», то «назад тихий».

Звякнул колокол, и из раструба над колесом, у которого стоял вахтенный помощник механика, раздался мрачный голос:

– Стоп!

– Есть стоп! – ответил вахтенный и повернул колесо.

Цилиндры машин перестали качаться, блестящие штоки поршней перестали нырять в цилиндры.

– Средний назад!

– Есть средний назад! Юнга! Масла в коренные подшипники!

– Есть масла в коренные подшипники! – ответил Трифон и схватил масленку.

«Владимир» причалил к мосткам на Северной стороне, близ Куриной балки. Народ быстро схлынул. Раненых снесли на пристань.

Наташа в смертельной усталости заплакала.