Сергей Григорьев - Александр Суворов

– Ну-ка, вылезай! – приказал Прохор. – Полно баловаться! Соковнин велел сержанта Юсупова из холодной выпустить…

Александр, обрадованный, закричал петухом, обнял мать и потащил ее за руку в комнаты.

– И книгу забыл! То-то! – попрекнула Авдотья Федосеевна.

Прохор захватил книгу, взвесил ее на руке и сказал:

– Поп читает, кузнец кует, а солдат службу правит…

В задней каморке, у кухни, Александр прижался к печке, согреваясь. На столе было приготовлено угощение. Авдотья Федосеевна усадила Прохора за стол и начала потчевать.

– Садись и ты! – пригласил Александра Дубасов. – Глотни винца – скорее согреешься.

– Неужто Юсупов – сержант? – спросил Александр.

– Сержант в брыжах. Да ты не завидуй! Кто в чин вошел лисой, тот в чине будет волком… За ваше здоровье, сударыня Авдотья Федосеевна!

– Кушай, Прохор, на доброе здоровье. Уж как ты меня обрадовал, что Сашеньку вызволил!

– А как же? Служить – так не картавить, а картавить – так не служить. Я думаю: как же это так? Соковнин сержанта выпустил, а мой товарищ в холодной сидит?!

– Да как же ты догадался?

– Птице – крылья, человеку – разум. Барин – человек справедливый. Думаю, что он сынка не помилует, и верно: равен грех, равна и кара. Отпросился: пойду-ка обрадую Авдотью Федосеевну.

– Спасибо, Прохор. Кушай!

– Ох, крепко вино!

– А ты его рыжичком, груздочком… Трудно будет Сашеньке в солдатах…

– Что делать, матушка! Солдат – казенный человек: где прыжком, где бочком, где ползком, а где и на карачках.

Александр слушал захмелевшего Дубасова впросонках. Голова его клонилась к столу: одолевала дрема. Прохор встал, поднял его на руки и понес в постель.

1 января [58]1748 года явился в Санкт-Петербург из шестилетнего отпуска капрал восьмой роты лейб-гвардии Семеновского полка Александр Суворов. В Петербург полк перешел из Москвы в 1744 году. Суворов ехал в столицу на почтовых, а вперед был послан отцом Александра небольшой обоз с запасами и конь Шермак под присмотром двух парней из крепостных крестьян.

В это время командир полка, Степан Федорович Апраксин, целиком переложил бремя полкового хозяйства на премьер-майора Соковнина, которому и раньше очень доверял, проча его себе в преемники. Сам Апраксин, ведя широкое знакомство при Дворе, метил выше.

Соковнину подали для подписи приказ о зачислении явившегося из отпуска Александра Суворова в третью роту. Премьер-майор пожелал его видеть.

Суворов вошел в кабинет премьер-майора и стрелкой стал у двери. Соковнин оглядел его и усмехнулся:

– Здравствуй, Суворов! А ты почти не вырос за четыре года.

– Вырасту в полку сразу, ваше высокородие.

– Зови меня по имени. Где это тебе мундир пригоняли?

– В солдатской швальне [59], в Москве, Никита Федорович.

– Неказисто. Что же, батюшка твой не пожелал заказать сыну первый мундир приватно?

– Одет, как все, лучше не надо.

– Скупенек Василий Иванович, скупенек! Как же он здравствует?

– Благодарствуйте. Батюшка в хорошем здоровье, приказали низко кланяться и вам желают доброго здоровья.

– Он в той же все службе? Прокурором?

– Так точно! Надзорным прокурором.

– В строй не собирается вернуться?

– Службой доволен.

– И им довольны, хотя и не все. Казну бережет. Даже Сенат растревожил своими донесениями. В Петербурге начали говорить: Суворова-де надо поднять выше, чтобы меньше видел. Отпиши батюшке, что его ждет повышение. Растревожил он осиное гнездо. Ну а как матушка твоя, Авдотья Федосеевна, здравствует?

– Матушка скончалась… После рождения младшей сестрицы моей, Машеньки.

– Вот горе какое! Не дождалась увидеть тебя в офицерском мундире.

– Ей горе было видеть меня в любой амуниции, Никита Федорович.

– Проходил в отпуске указные науки?

– Так точно! После отбытия школы с полком в Санкт-Петербург занимался дома с родителем геометрией планов, тригонометрией, географией, фортификацией, инженерией.

– А из языков?

– Читаю по-немецки и немного говорю по-французски.

– Где же ты все это успел?

– Два года в школе учился, по-французски – у Лебонне, по-немецки – у Бухгольца.

– А-а, – вспомнил Соковнин, – Бухгольц… Помню, как ты решал с ним задачку. В арифметике-то он был слаб. Ну а языку своему мог научить… конечно… Спился он и умер прошлой осенью… Что же, и здесь будешь ходить в школу?

– Нет, Никита Федорович, мне надлежит пройти строй.

– Правда, школа здесь у нас теперь – это и тебе видно будет – плоха. Я проектирую при полку школу для солдатских детей. Откроется – назначу тебя кондуктором [60]. Пойдешь в учителя?

– Если служба позволит.

– Каждый солдатский сын должен, так я разумею, и сам стать к возрасту солдатом. Нашему Отечеству, России, нужна великая армия.

– Великое число из единиц составляется. Малое число, да из крупных единиц, больше, чем великое из малых.

– Да ты, батюшка, гляжу я, философ! Хлебнул из кладезя премудрости?

– Да, Никита Федорович, несколько читал.

– Много прочитал?

– Читал Вольфа, Лейбница, Руссо, Монтеня, Бейля, Монтескьё.

По лицу Соковнина пробежала тень смущения: из перечисленных Суворовым имен философов едва ли не все он слышал в первый раз из уст своего унтер-офицера.

– Что же говорят эти мудрецы? Чаю, среди них есть и вольнодумцы? – с насмешкой молвил Соковнин.

До сих пор краткий в ответах Суворов заговорил о философии так пылко и обстоятельно, что Соковнин, несколько напуганный, остановил его движением руки:

– Довольно, друг мой, довольно! Поменьше философии, побольше практики… Танцевать умеешь?

– Люблю попрыгать, – ответил Суворов.

– Ну хорошо. Служи. Я буду держать тебя на мушке.

– Благодарю, Никита Федорович.

– Скажи все же: чего ты хочешь для себя?

– Славы воинской и славы Отечества.

– Изрядно! Где ты остановился? Сколько хлопцев отпустил с тобой родитель?

– Остановился я у дяди моего, Суворова, капитана гвардии в Преображенском полку. Двоих хлопцев дал мне отец.

– Где же будешь жить?

– Хотел бы в ротной светлице. А батюшка велел у дяди…

– Живи лучше у дяди. В полку найдешь старых знакомцев: Ергольских, Дурново, Юсупова. С ним, помню, ты знатно дрался в первый раз.

– Потом мы подружились. Только мне с ним не по пути.

– Что так?

– Гусь свинье не товарищ. Он богат – я беден. Он князь – я служивый. Он красавец – я, Никита Федорович, сами видите каков.

– Ничего, служи, – закончил свои наставления премьер-майор. – Пей – не напивайся, ешь – не наедайся, вперед не вырывайся, в середину не мешайся, в хвосте не оставайся. Ты у меня на мушке. Ступай!

В смутном волнении Александр вышел из полковой избы. Шермак, стоявший у коновязи, увидев хозяина, поднял голову от кормушки и радостным ржанием приветствовал Александра.