Леонид Бляхер - Кузнец

Я уже полтора года живу в Хабаровске. Пока он меньше Благовещенска. Где-то с тысячу человек со слободой. Есть здесь четыре лавки, есть и торжище. Стоит и церковь. Отец Фома получил из Тобольска целых девять священников, выразивших желание служить в наших далеких землях. Не сразу, но и они притерлись к людям, а люди к ним.

Нам с Людой здесь тоже построили служебное жилье. Правда, в отличие от Благовещенска, отдельно от конторы. Людка была этому очень рада. И, в самом деле, все же дом – есть дом. Тем более, сейчас мы уже полноценная семья, с детьми. То есть, с одним, но лиха беда начало. Первое время в замужнем статусе Люда хандрила. Все же я домой часто только спать приходил. А порой и неделями «на территории» мотался. Я старался быть с ней максимально нежным, когда бывал в городе. Но это было не просто. Быть одновременно и суровым приказным, и нежным возлюбленным. Конечно, когда появился Андрейка, Люда на какое-то время была полностью занята с ним. Не такие мы графья, чтобы была кормилица. Да и неправильно это. Помощницы по хозяйству у нас, конечно, были. Жили при доме две вдовушки. Но дом большой, дел всем хватало. Однако, сыну уже полгода. Еще немного и хандра вернется. Нужно найти человеку занятие. Чем занимались жены всяких государственных уродов? Благотворительностью, наверное. Но это чуть позже. Пока обживаем мой Хабаровск.

Эх, знали бы вы, как мне не хватало моста, помпезных зданий в стиле ампир по улице Шевченко, домиков из красного кирпича на Муравьева-Амурского. Увы, еще и улиц этих не было. Даже люди, в честь которых улицы назвали еще не родились. Пока была крепость на утесе, на месте старой кумирни, с острожком на будущей Казачьей горе. Между ними и далее, до низины, которой в мое время заканчивался Уссурийский бульвар, а теперь текла безымянная речушка тянулась слобода. У устья речки была пристань, стояли склады, мельницы, мастерские, которые водяное колесо использовали. Была уже и площадь, вокруг нее стояли церковь, присутственное место, мой дом, дома моих ближних людей, которые тоже вынуждены были стать администраторами из вольных казаков. Здесь же был малый торг, стояли лавки, два трактира. Дальше все, как в любом деревянном город. Единственное, и острог, и слободу строили уже с предшествующим опытом, не как собака погуляла. Много чего здесь чего уже было.

Сюда же перебрались мои инженеры. Главные военные мастерские теперь здесь, новинки тоже здесь разрабатываются и изготовляются. Здесь сейчас стоит и почти семьсот бойцов. Ну, не совсем в городе. Все же Косогорский острог тоже нуждается в гарнизоне. Да и в Уссурийском бойцы не помешают. В каждом остроге запас пороха, свинца, провианта. Даже в самом отдаленном острожке у каждого казака есть ружье с ударным механизмом, есть пика, кираса, шлем. С чем у меня хорошо, так это с пушками. Не самое приятное богатство, но пока необходимое. Есть у нас большие крепостные пушки. Такие стоят на стенах городов, в Косогорском и Уссурийском острогах. Реки перекрывают выстрелом. Есть пушки поменьше калибром, на подвижных лафетах. Их можно и на раскат установить и острог или город защищать, а можно и в поход. Были и малые, вертлюжные пушки, которые мы установили на корабли. На трех кораблях побольше, что могли принять более пятидесяти людей и с изрядным грузом, установили по четыре пушки. По одной пушечке стояло еще на пятнадцати стругах. По нынешним временам, я был просто пушечный олигарх. Но все же самый грозный резерв главного командования были шесть гатлингов.

Проблем, конечно, хватало. Но после удачных переговоров и блестяще проведенной, на мой вкус, операции по причинению добра, думать о них не хотелось. Ладно, неделю все отдыхаем, а потом едем решать проблему по имени Афанасий Филиппович Пашков.

Но отдыха не получилось. Успокоил, как смог, Людку, которая очень не любила мои военные начинания. Поигрался с маленьким Андрейкой. Так и не могу понять, как люди определяют, на кого ребенок похож? Я соглашался с любым вариантом. Какая разница. Просто он мой, до самой маленькой черточки его пухлого личика, до складочки на ручках. Когда первая волна радости схлынула, а Людка занялась своими делами, я опять завис на проблеме Пашкова, пытался определиться, как мне выстраивать отношения с новым воеводой? Старался вспомнить все, что мне про него известно, от писаний Аввакума, до известных мне исторических обстоятельств той, покинутой мной истории.

Афанасий Филиппович или Истомыч Пашков в истории остался, как личность странная и противоречивая. Был он отважным и опытным воином, полководцем. Но прославлен был огнеустым протопопом Аввакумом, как гонитель и мучитель людей. Он смертью казнил казаков, ставших позже сибирскими мучениками. Мучал самого огнеустого. Такой русский вариант царя Ирода. И именно этот человек был прислан воеводою в Нерчинск, именно под его власть отходили земли по Амуру. У меня в голове что-то не срасталось в этом облике. Я попытался вспомнить все, что знал о нем.

Знал немного. В основном, остались, как обычно, доносы на него, да писания Аввакума. Но какие-то события история сохранила. Ещё юношей, почти отроком участвует в обороне Москвы от поляков. Рано женится. Жену и сына любит очень. С этой любовью и связаны многие эпизоды его жизни. Во время его первого воеводства в Мезени заболевает его первенец. Заболевает не просто тяжело, но смертельно. Воевода молится, оставляя на ближних людей все остальные дела. То ли молитва, то ли крепость тела совершили чудо – мальчик поправился. После этого достаточно прохладно относящийся к вопросам веры воевода не просто узрел новый свет, но стал фанатично верующим человеком.

Выполняя обет, данный во время болезни сына, он строит храм в честь святого Артемия. Уже почти построенный храм сгорает. Но упорный воевода строит новый. Будучи переведенным в Москву, он сближается с церковными деятелями, участвует в богословских спорах, является яростным противником будущих старообрядцев. Потом было воеводство в Енисейске. Кажется, именно тогда Енисейск стал разрядным городом. При Пашкове были организованы походы в Забайкалье, строительство острогов.

В прошлой истории Афанасий Пашков совершил невероятное по сибирским масштабам деяние. Зная, что на Амуре сидят преданные высоким начальством, брошенные и обреченные казаки из отряда моего предшественника, он сам собирает войско. Армия князя Лобанова-Ростовского, которую готовили для Приамурья, ушла под Смоленск. Другой не будет. А на Амуре полтысячи казацких душ, да и крестьянских не меньше вот-вот падут под мечем богдойцев. Вопрос, из кого могла быть эта армия, даже не стоит. Как тогда говорили, «из всякой сволочи». То есть из бродяг, гулящих людей, а то и прощенных преступников. Навряд ли мог он из Енисейска вывести шесть сотен поверстанных казаков. Столько там просто не было. Отсюда и его жестокость. Он, как мог, как умел, пытался из дикой орды построить войско.