Леонид Бляхер - Кузнец

После этого уже договорились влет. Для «морды лица» я продолжаю платить по пять сотен монет серебра в год. Их монеты покрупнее наших рублей. На рубли получалось больше шести сотен. Но оно тоже не критично. За это мои караваны могут торговать по всей Поднебесной. Договорились и о том, что граница между нами пройдет по Амуру и Уссури, то есть так, как оно сейчас есть. Просил Лантань, чтобы в будущей войне с ойратами мы продали им свои пушки. Тут я уклончиво пообещал подумать. Лишится своего технического превосходства мне очень не хотелось. Иди знай, как потом дела повернутся. Он это тоже понимал.

Неожиданно оказалось, что ни с нашей, ни с их стороны нет ужасных и злобных монстров. Сам же Лантань – просто маньчжурский рыцарь без страха и упрека. Верный, умный и смелый воин. По его словам, достоинства их императора куда круче. Он – лишь бледная тень сияющего владыки. В этом я внутри себя позволили усомниться. Но только внутри. Комфортно так человеку жить – его право. Пока мы переговаривались, отводили войска, пили и жрали на совместных пирах, в Пекин и в Москву летели вестники. Все же, отсутствие нормальных средств связи – это большой косяк.

Только через полгода на Амур прибыли те, кого государи уполномочили заключить мир. Прибыли государев Стольник Федор Алексеевич Головин и дядя императора – князь Сонготу. Прибыли не просто так. С князем шло до тысячи воинов знаменной армии и еще больше всяких слуг и прихвостней. С Головиным было не многим меньше. Целый полк стрельцов, человек не менее пятисот, чуть не сотня всяких челядинцев. Войска ни те, ни другие я в Приамурье не пустил. Шуму было много, но, посмотрев на моих орлов, большие люди смирились. Имперцы оставили своих в лагере на Сунгари, а стрельцов я расквартировал в Нерчинске.

На переговорах игрища снова начались с первой цифры, с самого начала. Головин потребовал земли вплоть до ивового палисада. Не говоря уже о том, что наших там не было отродясь, сил освоить эти земли у нас сейчас не было. В ответ Сонготу стал требовать ухода русских со «священной земли рода Айсин Гёро». В реальной истории стороны долго ругались, ссорились, бряцали оружием. Здесь был разыгран облегченный вариант. Бряцать оружием Головину не давал я, а Сонготу смирял Лантань.

Несколько осложняли ситуацию европейские советники, столь любезные сердцу императора Канси. Все хотели какую-то свою выгоду поиметь. То пытались включить в статьи договора беспошлинное плавание и торговлю с Приамурьем для своих кораблей, то проход по России до самой Европы. Но Головин – красавец. Быстренько эти дела пресекал. Пытались сыграть на том, что русские «иноземных языков не ведают». Ага. Даже два раза. Гришка и его родственник, одевшиеся в лучшие китайские платья, какие я смог найти, лихо переводили с одного языка на другой. А среди челядинцев Головина были толмачи с итальянского и немецкого. Латынь и сам стольник знал круто. Я только челюсть руками придерживал, когда тот начинал на латыни коленца закручивать.

Словом, рядились долго, а пришли к тому же Нерчинскому мирному договору, только Приамурье теперь уже окончательно было русским. И торговля беспрепятственная, и беглых татей друг к другу не принимать, не жаловать. Этот пункт в прошлой истории был особенно труден, поскольку упирался в историю китайского «князя Курбского», точнее, даурского князя Гантимура. В там варианте истории, который теперь уже не случится, по не совсем понятным причинам обласканный маньчжурами князь Гантимур перешел на русскую сторону. Думаю, он сделал не ту ставку во время соперничества регентов. Но этого было мало. Его впервые в русской истории принял не глава Сибирского приказа, а лично царь Федор Алексеевич, жаловал ему титул русского князя. Требования маньчжуров вернуть перебежчика теперь не могли быть выполнены. Следом за Гантимуром пошла череда «измен» монгольских князей. Маньчжуры не на шутку всполошились. Накануне войны с грозными ойратами им такие приколы были совсем не интересны. Это и стало поводом для войны. Теперь главного камня преткновения не случилось. Гантимур со своей родней благополучно кочевал близ ивового палисада. Причина проста. Я ему не мог простить нападения на Бекетова и русские остроги в Забайкалье. Он об этом прекрасно знал.

Короче говоря, все получилось вполне душевно. Отдельным пунктом включили то, что с Джунгарским ханством, то бишь, с ойратами мы оружием торговать не будем. Вопросов нет. Не будем. Оно нам не сильно нужно. И Головин здесь не стал возмущаться. Прибыл он от имени царевны Софьи. Положение у той было очень ненадежным. Потому и спесь его была более напоказ. Положено так, наверное, у дипломатов – честь государства блюсти. Я, опять же, совсем не против. В их играх я совсем не силен. По мне, проще было бы собраться, как нормальным мужикам, поляну накрыть, да и договориться. Кстати, сначала я решил, что торговля Пекина и Москвы для меня будет в минус. Не сам же буду торговать. Да и пошлины с государевых караванов не возьмешь. Но потом подумал иначе. Ездить-то через меня будут. Деньги здесь будут тратить. А главное, смогу я с этими караванами и свои товары отправлять, что в Поднебесную, что на Запад. И им хорошо, и мне хорошо.

Честно говоря, для меня эти все болталки были багетом к моей картине. Мне же нужно договориться, чтобы меня и мое Приамурье и сейчас, и впредь, и во веки веков из прекрасного далека с наганом в руке не «развивали». И не суть, будет это прекрасное далеко в Москве или в Пекине. Мне нигде не надо. Тут я не знал, с какого конца подойти. И отдельно совсем быть мне не хотелось. Во-первых, это было неправильно. Мы шли сюда именно, как представители России. Сильное Приамурье, которому не трахают мозги многочисленные Остапы Бендеры и прогрессивные менеджеры, могло стать не крепостью страны на Востоке, а ее главным торговым центром. А там, смотришь, и моя любимая Ордусь, Орда-Русь, выдуманная еще атаманом Григорием Семеновым, воплощенная в чудесной «Евразийской поэме» воплотится в реальности. Пришлось отдельно договариваться и с дядей императора князем Сонготу, и с будущим главой петровского МИДа, Федором Алексеевичем Головиным.

Наверное, ничего бы у меня не вышло, будь время хоть чуть-чуть другое. Но Россия после долгих десятилетий войн, бунтов, заговоров была усталой. Не просто очень, но чудовищно сильно были нужны деньги. Они, конечно, нужны всегда. Только бывают моменты, когда их нет от слова совсем. Сейчас был именно такой момент. Потому мое предложение о двадцати тысячах золотом единовременно и десятине с приисков было встречено с пониманием. Московский гость, конечно, исполнил арию, на тему, что все народное, все мое, в смысле государево. Я и не возражал. Но на мое счастье, был он дипломатом, значит – человеком с головой, способным не только словеса плести, но и договариваться. Особенно, если на словах ему никто и не возражает. Договорились на том, что воеводу Даурския землицы и Великой реки Амур не назначают из столицы, а выбирает казачий круг.