Виталий Гавряев - Контра

"Спасибо братец, — проговорил он обращаясь к отставнику, одетому в ладно пошитую и идеально отглаженную униформу, отдалённо напоминающую солдатскую, — подожди меня внизу, в комнате для больничной прислуги. Я уже распорядился, чтоб тебя и Кузьму, со всем прилежанием обиходили, покормили как самых дорогих гостей".

"Благодарствую, ваше высокоблагородие. Разрешите идти?" — Молодой, покалеченный войной солдатик, несмотря на то, что отныне был свободным человеком, всё равно желал подчеркнуть свою принадлежность к служивому сословию. Поэтому, высказывая графу свою благодарность, принял строевую стойку, единственное, не взял под козырёк. Он не мог сделать это не только из-за непокрытой головы, но и по причине неполноценности правой руки, точнее, её частичным отсутствием. Она была ампутирована в районе локтя. Затем, парнишка ловко развернулся кругом и вышел, благо, он не счёл необходимым чеканить шаг.

"Вот, видел, какие орлы отныне у меня служат, брат. — указав взглядом на закрывшуюся дверь, проговорил Виктор. — Не поверишь, вначале взял его только из жалости, приставил его присматривать за отроками, так они за ним как цыплята ходят, и каждое его слово ловят. Да. Вот такие у нас служивые, а по виду и не скажешь. Силен боец, настоящий русский богатырь — по духу. Ведь не сломался молодец, не запил горькую, да и на воспитанников никогда не кричит. А они его, всё равно беспрекословно слушаются".

"И я рад тебя видеть, Викто́р. Как нога, протез культю не натирает?" — Не сдержал радостной улыбки Александр, радуясь своему первому за время госпитализации посетителю.

"Я тоже рад тебя видеть, Алекс. С ногой у меня всё в полном порядке, мало чем уступает настоящей. Я за такой дар, твоим мастерам весьма благодарен. Но что мы всё обо мне говорим? Лечащий тебя доктор говорит, что ты пошёл на поправку. Молодец".

"Слава господу, это так. Вот только надоели всё время бездельничать и мять простыни на этой опостылевшей постели. Братишка, да ты не стой, проходи, присаживайся, вот, специально для гостей стул стоит. Расскажи мне, как дома, как здоровье нашей матушки, моей Лизы. Знаешь, как угнетает эта изоляция, устроенная моим тюремщиком, то есть уважаемым доктором".

"А что тут рассказывать, Саша. — ответил старший брат, присев на край стула, непринуждённо продолжая держать идеально ровную спину. — Матушка наша здорова, правда постоянно плачет, особо по вечерам. Она сильно переживает за тебя. Об этом мне рассказал наш отец, который посетил меня в нашем новом имении буквально вчера. Кстати, корзинку эту он и матушка тебе собирали. Печально, но он, за эти дни сильно постарел, особенно резко сдал когда узнал что ты можешь сгореть в этой неожиданно начавшейся горячке. Матушке он об этом осложнении не говорил, и ты ей об этом не проболтайся".

"Жалко папа́, видит бог, я не желал так его огорчать. Но что там с моей женою, Лизой? Почему ты ничего про неё не рассказываешь? Как она перенесла известие о моём ранении? Надеюсь это не сказалось на её беременности?"

"Твоя жена жива, правда, в тот же момент как узнала что в тебя стреляли, упала в обморок и разрешилась от бремени…".

"Как?! Господи, за что…! Как она перенесла потерю ребёнка?! Сильно страдает?"

"Успокойся, всё хорошо. Елизавета Леонидовна разродилась мальчиком. Правда, повитуха сказала, что он родился семимесячным, очень слабеньким и никто не надеялся что он выживет. И ещё, на момент рождения, на его груди, правый сосок не просматривался. Бог мой, да не переживай ты так! Побелел как снег. Через несколько дней всё пришло в норму. Да, ещё вот что. Мальчик пошёл в нашу породу, упрям как ты, отчаянно цепляется за жизнь, борется. Ему уже нашли кормилицу и скажу больше, отныне никто не сомневается что он выживет. Что ещё? Вроде всё".

"У псы паршивые! Никогда…! Никогда не прощу те страдания, что что пережила моя жена, сын и родители. Как и то, что моё дитя с первого дня своей жизни, вынуждено бороться за своё выживание".

"Полно те брат. Ту что на тебя покушалась уже наказали. Она предстала перед самым высшим судом и там держит ответ за своё злодеяние."

"Не в ней одной дело, Виктор. — тяжело задышав и обессилено откинувшись на подушки, ответил Саша. — нужно покарать и тех, кто зомбировал эту дурёху и вложил в её руку оружие. Ты бы видел, сколько безумной ненависти было в её взгляде. Необходимо дотянуться до тех, кто дёргает за ниточки, управляя этими марионетками".

Видя что брат ещё слишком слаб, и кляня себя за то, что не смотря на категоричный запрет врача говорить о каких-либо неприятных событиях, рассказал Александру о семейных проблемах, Виктор замолчал. Посидев с минуту, с еле сдерживаемой тревогой рассматривая брата, он уже собирался прощаться и покинуть палату. Однако его остановили слова Саши, сказанные пусть тихо но весьма уверенно:

"Викто́р, я понимаю ты, жалея меня постараешься уйти, дабы не сболтнуть ненароком ещё какую-нибудь неприятную новость. Сейчас начнёшь утверждать что ты куда-то спешишь, или нечто подобное. Я, тебя за это не осуждаю. только дай мне слово, что выполнишь одну мою просьбу".

"Какую такую просьбу? Ты что там ещё удумал?" — брови старшего брата, мгновенно забывшего о недавних переживаниях, возмущённо изогнулись дугой.

"Не удивляйся ты так. Я всего лишь хочу, чтоб ты прислал ко мне парочку тех отставников, кто имеет множество друзей и просто хороших знакомых в столице. Я уверен, что отставные солдаты должны меж собою общаться". - борясь с накатившей на него слабостью, говорил Саша.

"Есть такое дело. Отставники держатся друг друга, у них существует что-то вроде братства. Правда оно не официальное, да и не все они в него входят. И ещё, они не проводя никаких собраний, они даже не стремятся созданию какой-либо общинной организации".

"Это не важно, главное что они меж собою общаются".

"Конечно же общаются. Встречаются, вспоминают былые тяготы службы, общих друзей и победы в сражениях, в коих довелось поучаствовать. Всё это их и сближает".

"Вот и позови мне таких. Хочу с ними немного пообщаться, дать им кое какие мелкие, но важные для нашего дела поручения".

"Коли так, то будь по твоему, только не планируй с ними никаких боевых действий и лихих кавалерийских атак…".

Виктор ушёл, а Саша, не смотря на навалившуюся на него слабость так и не смог уснуть. Он покорно выпил горькую микстуру, которую ему тут же подала вернувшаяся в комнату пожилая сиделка и погрузился в свои думы. А подумать было о чём. Ему вспомнились "Чёрные сотни", кои если он ничего не перепутал, пытались гонять революционеров, ещё в той истории — другого мира. Вот только для себя, он твёрдо решил, что это будут не простые толпы возмущённых представителей среднего класса, возжелавшие физически покарать всех предателей отечества. Он хотел их использовать по другому. В основном как рупор народа. Или в крайнем случае, как массовку, при особых ситуациях.