Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Он наклоняется к сыну:

— Ну, чего шепчетесь, от отца таитесь? Дмитрий взглядывает на него удивленно:

— Да ничего особенного... А что на весь дом кричать?

— Ну, не кричать... Но хоть мне скажите, о чем вы таком важном, очень уж серьезно глядите, за столом так не стоит... — и видит прямо на него уставленные, не ожидающие и не ласковые, как прежде, а изучающие, с вопросом, глаза Любы. Она и говорит:

— Дмитрий мне объясняет, как жить будем. Я ведь думала, что мы с тобой... У тебя... — она запинается, — а оказывается, нам к деду его придется ехать?

Кориат мнется смущенно:

— Понимаешь, Люба... Дед его силен и богат... А Дмитрий — его единственный наследник... Такое наследство терять жалко. Да просто глупо. А у меня в Новогрудке наследников уже поднабралось, знаешь... Конечно, после моей смерти Дмитрий получает все, он мой прямой, я в завещании все опишу... А пока... Ты не подумай, Любаня, что отказываюсь! Хотите — поедем! Я там все для вас устрою достойно! Только ты его спроси, захочет ли? Он ведь у деда вырос, привык... И столицы моей не любит почему-то, с детства.

— Полюбишь тут, — усмехается Дмитрий, — когда на тебя из-за каждого угла с ножами лезут.

— Ну уж... Когда это было, а все помнишь.

— Да нет, это я так, к слову. А в Новогрудок я, конечно, не поеду. Кто я там? У тебя там семья, хозяйка (Дмитрий подчеркнул голосом), — дети, челядь... Все для тебя, для семьи твоей обустроено... А мы как там? Куда? У деда я хозяин, а у тебя...

— У меня тебе бы тоже стоило хозяином пожить. Чтобы люди к тебе попривыкли, узнали. Чтоб потом в случае чего не как снег на голову... Со своим уставом в чужой монастырь.

— Вот-вот, в чужой...

Кориат понял, что сплоховал немного, но теперь уже делать нечего:

— Но когда-то же надо приобщаться!

— Успею еще... Ты ведь не старик.

— Да мало ли что случиться может!

— Ну, это все в Его руках, — поднимает глаза Дмитрий, — но если непредвиденное что, тогда и действовать по обстоятельствам придется, а пока (он что-то вспомнил, хохотнул)... Как отец Ипат сказал, мы люди простые, деревенские, нам в княжьи премудрости не стоит лезть... Поживем у деда, обустроимся, к семейной жизни попривыкнем... Да, Любань?

— Да, Митя.

— Вот. А там видно будет. — Дмитрий берет кувшин и наливает отцу полную чару, давая понять, что разговор окончен.

Кориат понимает, и у него гора с плеч — все серьезные проблемы решены.

— Ну, нет — так нет, — он отпивает порядочно из кружки, смотрит на боярыню, которая сразу надменно отворачивается и начинает поправлять что-то у себя на платье. Разухабистое, озорное настроение возвращается к нему. — Но в деревне сидеть я тебе долго не дам все равно. Через месяц у меня посольство в Орден. Поедешь со мной. Пора тебе княжьими делами заниматься, а не только по лесу шастать, да мечом махать. Пора узнавать врагов и друзей, чем они дышат, как живут.

— Я готов, — просто откликается Дмитрий.

— Вот и хорошо, — усмехается Кориат и, приподняв чару, чуть повышает голос. — Эй, боярыня Анна, что ж ты меня с мужем все никак не познакомишь? Где он? — Красавица вспыхивает, молча показывает на сидящего рядом высокого, красивого, богато разодетого парня. Тот смотрит перед собой слишком сосредоточенно, изредка крепко жмурит глаза, словно выдавливает из них что-то, и чуть встряхивает головой.

Кориат встает и идет к ним.

— Через месяц? — Люба трогает Дмитрия за локоть.

— Раз говорит, значит, через месяц.

— А я как же? — Люба смотрит растерянно. — Одна что ли останусь? — в словах и голосе требование и упрек.

«Ого! Уже командовать собралась, что ли?» — Дмитрий вспоминает недавнюю философскую беседу свою с отцом Ипатом.

— Не одна. А хозяйкой в доме. Привыкай. Я ведь в себе не волен. То посольство, а то и война...

— Но уж прямо после свадьбы... — Люба опускает голову. Дмитрию становится ее жалко.

— Не печалься, Любань, — он накрывает ее пальцы своими, гладит их, — может, месяц, а может, и три... Мало ли, что может... Но расставаться часто придется, это уж ты знай. И терпи, привыкай...

Она улыбается ему грустно, вроде и слезы блеснули. За столом кто-то увидел, умилился, закричал: «Горько!» Заставили целоваться.

Дмитрий смотрит на жену нежно. Там, в спальне, когда Любаня, несмотря на боль, добралась, наконец, до своего первого истинно женского наслаждения и сполна им насытилась, она долго лежала недвижно, глядя в никуда, прислушиваясь к себе, ловя собственные ощущения, и Дмитрий замолчал, замер, не мешал.

Наконец она заговорила:

— И так вот каждую ночь можно? Да?

— Что, понравилось?

— Ох! Да! Только больно очень сначала.

— Ну, боль пройдет, уже прошла... Ее больше не будет.

— А тебе так же было?

— Наверное, даже лучше...

— Ну, лучше не бывает!

Дмитрий засмеялся, она ожила, повернулась к нему, заулыбалась, но вдруг вскочила на колени, схватила его за плечи, нагнулась, близко заглянула в глаза:

— Ты! А ты! Откуда ты все знаешь, все так умеешь?! Ты что, давно уже этим с кем-то занимаешься, да?

Дмитрий растерялся, забегал глазами, потом засмеялся:

— Люба! Ты что! Грех это! Разве можно?! Что ты говоришь?

— А почему же ты все знаешь?

— Ну, рассказали... Научили... Тебя разве не учили, как надо, что надо делать?

— Да чего там — учили?.. Учили, конечно, говорила мамка Настя, да я все равно половину не поняла. А вот ты... Нне-ет, ты, наверное, грешил, только мне не говоришь...

— Да что ты, как можно? — Дмитрий давит смех, прячет лицо.

Часа два они выясняли, откуда у Дмитрия опыт, пока он не прекратил дискуссию новым кругом наслаждения, после которого Люба, будто сразу позабыла свои подозрения, перешла на другое:

— Митя, а что же мне теперь делать?

— Как — что делать?

— Ну, как себя вести? С отцом, с дедом твоим.

— Да веди, как получится. Ты и так, по-моему, неплохо справляешься.

— Да? А мне все кажется, что я что-то не то делаю. И знакомых никого. Один Михаил... Да и тот... Давно уж я его не видела... Отвыкла...

— А вы что, в Москве подружились?

— Ой! Там мне его Бог послал! Я ведь без матери... Там слова доброго хоть от кого услыхать! У мачехи свои заботы, детей у нее все не было, а челядь фыркает, чтобы перед мачехой выслужиться... А он появился — я свет Божий увидала! Всегда подойдет, обласкает. На колено так передо мной встанет, бывало, и расспрашивает обо всем, и так серьезно, как со взрослой всегда... Ой, я ему до гроба буду благодарна! И замуж вот за тебя позвал... Вижу, жалел он меня очень, понимал, и сейчас... правда, сейчас уж не то... И я выросла, и он...

— Что — он?

— Ну, не так жалеет. Только при встрече... Но ведь теперь так и не надо, да? Я ведь не маленькая, чтоб меня жалеть?..

Дмитрий приглаживает ей локон на виске:

— Теперь я тебя буду жалеть.