Иван Васильев - Ди-джей

Справа от арки дома, рядом с мусорным ящиком ночевали две старые "Волги" и один допотопный "Москвич". По тротуару носились дети. Подростки пинали мяч и прыгали на асфальте. С их стороны слышался смех, громкие выкрики. Посреди двора стоял сухонький человек в телогрейке и громко разговаривал с рыжей собакой. Он грозил собаке пальцем, а та стучала хвостом по земле и виновато повизгивала.

Запах молодой листвы и жареной картошки кружил голову. Мимо протарахтел старый мотоцикл "Ява". Ветер, вздувая тюлевые занавески, продолжал, разносить напевные звуки…

Какого-то шалопая Генку громко позвали домой с балкона верхнего этажа…

Ди-джей горестно вздохнул и посмотрел на ночное небо. За мерцанием бисера звезд чёрный бархат небосвода казался еще выше, чем вечером. Он словно поднялся, отодвинулся и стал еще необъятнее и недосягаемее.

— Тоже, хочу быть дома, — мысль назойливой пчелой гудела в голове Макса. Он облизал шершавым языком сухие губы и посмотрел на освещенную дверь подъезда. Рядом с ней увидел расплывчатое белое пятно. В груди зажглось чувство надежды. Сердце гулко застучало. Он нервно сглотнул слюну.

— А почему нет? Должна появиться — должна! — Страдалец обнадежил себя и двинулся в сторону входа. Подойдя ближе, он хорошо рассмотрел свою старую, деревянную знакомую. Более того на ней уже кто-то успел написать красным кирпичом фразу "Колян + Танюха = Люб. до гроба"… Рядом мелом было вычерчено ещё одно философское умозаключение: "Васька дурак — курит табак".

— Вот, народ! И когда только успевают? — Максим хмыкнул и глубоко вздохнул сладкий, пьянящий воздух прошлого века.

— Хочу домой, — желание обострилось до предела, буравчиком ввернулась в мозги. Почудилось, что дверь приоткрылась.

— Домой… До-мой… — и он не спеша потянул за шершавую ручку.

Сон был волшебный: Легкий как облака, неуловимый как музыка, непонятный и туманный как далекие звезды… Сон был красочный, объёмный, реальный. Он походил на легкое, благодарное дыхание, невнятный интимный шепот от которого кружилась голова. Сладкий воздух переживаний бродил в голове, бежал по венам, вспенивал кровь, и до отказа заполнял грудь, словно заливал ее хмельной жидкостью. Его очертания были пряными, дразнящими. Он дурманил как игристое, почти неотличимое от родниковой воды вино. И от этого вина, хотелось что-то творить, переживать, куда-то бежать, идти, ехать, с кем-то встречаться, кого-то любить…

Макс изо всех сил бежал за любимой через широкое море степного, колыхающегося на ветру ковыля. Трава была высокая. Её верхушки гнулись, трепетали, а у земли уже не шевелилась ни одна травинка. Пряно пахло сиренью и влажной землей. Над головой раскинулась ослепительное, неправдоподобно синее, весеннее небо. Яркое солнце теплом заливало землю. Слева стояли деревья. Их большие, зеленые кроны медленно отодвигались назад, и это выглядело странно, потому что Макс мчался настолько быстро, что топот его шагов по земле отдавался эхом в голове.

Впереди него ланью бежала белокурая девушка среднего роста. Узенькая, туго обтягивающая тело коричневая юбка, одетая на ладную фигуру, мешала бежать быстро. Легкая светло-желтая кофточка затейницы просвечивала загорелое тело. Босые ножки куколки призывно мелькали. Макс слышал ее звонкий смех, и это был зовущий призыв догонять. Сердце преследователя от переживаний билось глухо и часто, голова кружилась. Расстояние между беглецами сокращалось.

Наконец-то красавица замедлила бег, остановилась, обернулась, доверчиво потянула к нему свои руки. Тонкая, стройная фигура озорницы вытянулась. Максим увидел прекрасные Алёнкины глаза, в которых плыли зеленые облака. Её точеную талию, плотные и упругие груди с небольшими сосками, просвечивающимися сквозь тонкую кофточку, задорную улыбку, милую родинку над губой. Девушка звала, манила к себе…

Он повалил любимую на мягкую, теплую траву. Они стали, смеясь кататься по ней. Цветная пыльца сыпалась на их тела, облепляла одежду. Влюбленные словно купались в бассейне, наполненном густым пахучим отваром и солнечным светом. Нет, не в бассейне. Они плыли в лодке по зелёно-розовому, бескрайнему океану. Тихо-тихо, только плеск воды да ветер спешил до ночи достичь края земли.

Макс любовался счастливым блеском Алёнкиных глаз, её доверчивой, милой улыбкой. Неожиданно он увидел губы ненаглядной: Крупные, мягкие, едва тронутые помадой. Они выражали горячее желание и угасшие надежды, усталую покорность и безграничное упрямство. Они приближались. Дыхание зеленоглазой чародейки овеивало шею. В нем, чудился манящий аромат сон-травы. Даже вяжущая горьковатость припаленных локонов и запах брусничного варенья на ее губах не подавляли этот аромат, вобравший в себя парную теплоту весенних холмов, свежесть талого снега, терпковатость пыльцы на крыльях синьково-голубых бабочек.

Не контролируя себя, влюбленный заскользил руками по коже под кофту. Медленно начал задирать ткань, ощущать упругое, обнаженное женское тело. Жадно прильнул к нему, стал целовать, открывая мир доселе неведомых ощущений. Он был волшебным, приятным, чарующим. Сероглазая колдунья первое время активно отвечала, а потом поддалась на его ласки и что-то стала бормотать, счастливо вздыхая. Максим осыпал поцелуями лицо, шею, открытые плечи любимой. Он нетерпеливо возбуждал красавицу… Обнимал одной рукой, другой ласкал её роскошные груди. Почувствовав, как затвердевают соски, он двинулся дальше, вниз, под юбку, стремясь дойти до заветного места… Красавица неожиданно вздрогнула и широко открыла глаза.

Резкий толчок болью отозвался в голове спящего человека. Неизвестная сила вырвала любимую из рук, и как крупный лист понесло ввысь, громким смехом издеваясь над его неудачей. Мир, для Максима, вдруг завертелся буйным вихрем. Все исчезло: Краски, звуки, запахи. Остались видны лишь серые полутона неба и светлое пятно его напарницы.

— Постой! — он кинулся вслед. — Вернись!

— Я не могу! — с грустинкой ответила влюбленная, превращаясь в огромную белоснежную птицу.

— Останься! — несчастный всем телом тянется вверх и бежит вслед улетающему лебедю.

— Это очень опасно! — далекий голос. Любимая, мягко и плавно кружась, поднимается все выше и выше.

— Я приду за тобой! — Макс из последних сил старается удержать остатки сна.

— …Буду ждать… — донеслось откуда-то далеко, из-за облаков.

— Я найду тебя, — произнесли губы уже полностью проснувшегося человека.

Прошло несколько дней. Не прошло, а медленно, переваливаясь с минуты на минуту, проползли, бесконечные, изнуряющие. Всё эти дни Максим сидел дома на больничном. Это была самая странная, самая тоскливая временная нетрудоспособность из всех, на которые раньше приходилось уходить Максиму.