Виктор Дьяков - Разница в возрасте

— К пенсии-то ещё и подрабатываете? — она бросала на него взгляды, тут же отворачивалась, продолжая колдовать над сковородкой, издававшей шипение и хлопки, похожие на выстрелы.

— На майорскую пенсию у нас сейчас не прожить. В фирме работаю, в Москве, снабженцем. Каждый день на электричке туда и обратно мотаюсь. Вот и сейчас по делам фирмы приехал, в Захарово случайно оказался, увидел ваш дом заколоченный, а тут как тут соседка, не хотите ли дом купить. Ну и адрес дала…

Барьер неловкости был окончательно преодолён, когда она накрыла на стол, а он достал бутылку московской «кристалловской» водки, которую вёз с собой на случай, если бы заводских пришлось «поить». Она не по-женски легко выпила первую рюмку, за встречу.

— Ну, как вы там живёте в России, в Москве, — хоть она всячески пыталась прикрывать рот, но он заметил, что и с зубами у неё не всё в порядке, и вновь память навеяла её белозубую улыбку, тот без единой щербинки жемчужный ряд на фоне пухлых сочных губ, которые ему так и не суждено было поцеловать.

— Да как всегда… кому-то хорошо, кому-то плохо, кто-то посерёдке. Аксиома жизни она во все времена одна и та же.

— Да нет… у нас тут эта аксиома не проходит, у нас всем плохо, — чувствовалось, что водка на неё подействовала, прежде всего на жесты и движения.

— Не может быть, кто-то выиграл от всех этих перемен и здесь, — возразил Рогожин.

— Почти никто… Калбиты не кавказцы, они и сами ни жить, ни работать в условиях рынка не могут, и другим не дают. У нас буквально всё развалено… предприятия, колхозы. Частное предпринимательство, если только оно не под патронажем вышестоящих калбитов, в полном загоне, фермерских хозяйств, как таковых, фактически нет.

— В общем-то, государственные предприятия и у нас все на боку лежат, — внес реплику Рогожин.

— У вас хоть для частников условия какие-то есть, а у нас… Калбиты все командные высоты захватили, русским предпринимателям палки в колёса ставят постоянно, а сами… ну вы и сами помните, какие из них хозяева…

О прошлом стали вспоминать после второй рюмки. Рогожин предупредительно осведомился сколько ей наливать, на что она, усмехнувшись, ответила:

— Не бойтесь, я не опьянею, лейте полную.

Действительно после второй, она даже как бы стала трезвее и начала рассказывать о себе:

— После окончания института я вновь замуж вышла и из Захарова перебралась к мужу, вот в эту квартиру. Он на титано-магниевом комбинате работал бригадиром спасателей. Ирония судьбы, но он меня старше был на целых девять лет. Тем не менее, жили мы хорошо, я ему была благодарна, как ни как с ребёнком взял. Потом на комбинате авария случилась, муж наглотался ядовитых газов, когда рабочих спасал, болел, высох как мумия и умер в девяностом году. А я до девяносто третьего в школе работала, больше не смогла… Не смогла калбитскую историю преподавать, Ермака с Анненковым бандитами именовать, а Амангельды Иманова борцом с колониальным режимом. Не смогла предков своих сибирских и семиреченских казаков с грязью мешать, а Абая, Мусрепова и Алимжанова, выше Пушкина, Толстого и Бунина ставить…

— Понимаю… Вам бы надо было попытаться куда-нибудь в Россию уехать. Тут же недалеко, в Барнаул, или Новосибирск.

— Многие у нас именно так и поступили. За примером далеко ходить не надо, мой брат вон с семьёй куда-то в Сибирь подался. Письмо прислал без обратного адреса, дом уговаривал продать… — Она умолкла, с ней буквально на глазах происходила какая-то перемена, будто из неё, как в голливудских фильмах, лезло наружу совершенно другое существо. — Нет… я отсюда никуда не поеду, это земля моих предков, — она вдруг заговорила с угрожающей твёрдостью, и стало очевидным, что водка всё-таки на неё подействовала.

— Подумайте о сыне.

— Я и так… Знаете, Володя, сколько я усилий приложила, чтобы его в калбитскую армию не призвали. Но бросить свою землю, отдать им её… Если бы я была мужиком… В Приднестровье горстке русских удалось отстоять свою землю и не пойти под молдован, а нас здесь больше шести миллионов и мы подчинились калбитам, позволили низвести себя до нации второго сорта?… Нет, мне просто стыдно за своих земляков, — её лицо выражало крайнее негодование.

— А вам не кажется, что всё дело именно в казахах? Я ведь тоже знаю их не понаслышке.

— Ну и что за «батырские» качества вы в них увидели? — с усмешкой спросила Екатерина Степановна.

— А вы сами, неужто?… Они же очень терпимы, понимаете, терпимы к любому другому народу, с ними можно сосуществовать, по-человечески общаться… Вот вы говорите, они не кавказцы, да я бы, ей богу, с казахами дело предпочёл иметь, хоть они и не такие предприимчивые, — убеждённо говорил Рогожин.

— А подчиняться этому грязному быдлу, терпеть от него унижения вам не приходилось?

— В вас говорит ненависть, вы им простить не можете… Я вас понимаю, но поверьте, я сталкивался со многими нациями бывшего Союза и более незлого народа найти трудно. А насчёт унижений… Сейчас многие озлоблены, и месть вымещают на русских, кавказцы, прибалты, даже украинцы — все претензии предъявляют. И у вас такая же история… Только я уверен, до такого как на Кавказе здесь не доходит, я слишком хорошо знаю казахов. Хотя и они бы могли счёт предъявить, не меньше чем другие. Вон сколько их советская власть уморила в тридцатые годы, то ли два, то ли три миллиона, никто не считал… а в пятидесятые лучшие пастбища как Целину распахали, сейчас там ни урожаев, ни скота нет. А они, тем не менее, не озлобились всенародно, как те же чечены. Нет, здесь вы не правы, — подвёл итог своей тираде Рогожин.

— Володя, многое из того, что вы сказали, я неоднократно слышала. Для этого достаточно включить наш алма-атинский телеканал, сутками мозги промывают. Только вот от вас этого не ожидала услышать.

— Но ведь это правда!

— Правда, это то, что здесь исконная русская земля, которую мои предки полили своими потом и кровью, и я всю свою оставшуюся жизнь буду продолжать бороться за отделение русских областей от калбитов.

— Катя, это же бессмысленно, здешние русские никогда не возьмутся за оружие, казахи не дают такого повода, и Россия не стремится вас присоединять, у неё и без того проблем по горло.

— Значит, создадим своё независимое русскоязычное государство, но народ, находящийся по сравнению с нами на низшей ступени развития не будет диктовать нам свою волю, — как заклинание тихо проговорила Екатерина Степановна.

— Диктат ведь осуществляет не народ, во всяком случае, казахи на такое не способны, а националистически настроенные чиновники, — раскрасневшийся Рогожин устало повернул голову к вдруг резко зашипевшей сковородке, на которой что-то разогревалось.