Сергей Марьяшин - Роботы божьи

Она покачала головой.

― Слишком поздно. Казнь послезавтра утром. Со вчерашнего дня его камеру охраняют китайцы. Никто не может войти туда без их разрешения. Они вас не впустят.

― Досадно, ― озабоченно сказал академик. ― Мы считаем, что Репес многое знал. Если он поделился с Лисицыным, нам бы это очень пригодилось.

― Я бессильна вам помочь.

Оба замолчали. Президент предложила академику выпить, он отказался. Она вызвала своего андроида и велела налить ей водки. Добродеев с вежливой улыбкой смотрел, как Ирина Владимировна выпила рюмку одним большим глотком, словно воду. Выдохнув и вытерев рот тыльной стороной ладони, она кивнула андроиду, чтобы тот налил еще.

― Расскажите о вашей организации, ― попросила она.

Академик с готовностью кивнул.

― Разумеется. Каждый новый президент ― а я работал при четырех, включая вас ― рано или поздно просит меня об этом. Уже почти век лет Философское отделение академии наук, кое я имею честь возглавлять, выполняет две важные функции. Первая ― исследовательская. Мы пытаемся понять, что они такое и ищем способы вступить с ними в прямой контакт. Признаюсь, в этом мы пока не преуспели. Как и наши зарубежные коллеги, насколько нам известно. Мы изучаем широкий спектр материальных свидетельств: от посмертных отчетов до энергообмена человека со средой. Например, вы знаете, что люди в процессе функционирования тратят больше энергии, чем получают из окружающей среды с пищей и солнечным излучением?

Домбровская покачала головой.

― Единственное объяснение этому ― нас подпитывают "извне". А подзаряжаемся мы во сне, как роботы семнадцатой модели, которым для зарядки требовалась вся ночь.

Домбровская смотрела на него со испугом.

― Вторая функция ― ограничение информации. Мы не хотим массовой паники и гибели общества.

― Каким образом вы ее ограничиваете?

― По мере сил тормозим исследования в области реаниматологии. Чем дольше человек пробудет на той стороне, тем выше шансы, что он потом что-то вспомнит. Наша задача ― воспрепятствовать этому. Мы предотвращаем распространение любых знаний, способных навести людей на мысль о своем искусственном происхождении. В первую очередь, типологий психики...

― В молодости я увлекалась соционикой, ― призналась Домбровская. ― Никогда не могла понять, почему ее запретили. Я не знаю другой такой же полезной в практическом плане системы...

― Вам повезло, что вы нам не попались. Мне пришлось бы вас убить.

Она криво улыбнулась его шутке. Добродеев продолжал:

― Кроме того, мы работаем с уже произошедшими утечками.

― Поясните, пожалуйста.

― Когда человек узнает о Хозяевах, он становится подобным брошенному в воду камню. Я имею в виду старую добрую воду, до аквапленки. Он возбужден, нервничает и начинает делиться своим страшным открытием с окружающими. От него идут волны утечек, словно круги по воде. Мы их гасим: нейтрализуем его и всех, кому он успел рассказать.

― Нейтрализуете? Что это значит?

Старик зловеще улыбнулся, обнажив крупные желтые зубы.

― Уничтожаем. Представляем все как несчастный случай: аварию, падение из окна, утопление в канале, отравление биопастой. Иногда приходится применять оружие, даже при свидетелях. Их мы тоже убираем.

Домбровская залпом выпила вторую рюмку, с громким стуком поставила ее на стол и с нескрываемым ужасом уставилась на старика.

― Послушайте, разве нельзя просто стереть им память? Мы живем в двадцать втором веке!

― Стирание памяти возможно лишь в фантастических романах.

― Неправда! Я знаю, существуют фирмы, предоставляющие такую услугу. Память можно стереть!

Академик покачал головой.

― Мы пробовали. Максимум, что можно безопасно удалить, ― последние два часа. Попытка стереть большее чревата повреждениями мозга. Теряются куски памяти размером в годы. Нарушается структура личности, причем необратимо. Гуманнее убить, уж поверьте.

Президент потрясенно молчала. Старик сделал едва заметный знак стоящему подле нее андроиду, и тот снова налил ей водки. Домбровская смотрела на рюмку в тяжелой задумчивости.

― Значит, вы убиваете людей... ― прошептала она.

Добродеев виновато развел руками. Она спросила, избегая смотреть на него:

― Это трудно ― убивать невиновных ради государственной необходимости?

Академик пожал плечами.

― Я вижу людей как совокупности цветных многоугольников. Разрушить набор многоугольников легко.

Домбровская отпила из рюмки и снова спросила:

― Вам нравится... делать то, что вы делаете? Убивать людей?

― Это часть работы. Хотя... ― академик на миг задумался, ― не скрою, в уничтожении человека есть своего рода... эстетическая притягательность. Такая, знаете, красота простых решений. Бах! ― и многоугольники рассыпались по плоскости... Проблема решена.

― Вы и меня так видите, набором многоугольников?

― И вас.

Президент нервно вздрогнула и выпила рюмку до дна. Стоящий рядом андроид вновь наполнил ее.

― Могу я спросить, что у вас с глазами?

― У меня их нет.

― Я имею в виду, что случилось?

― Я родился таким. Врожденное уродство, результат генетического сбоя. Это было сто пятьдесят лет назад, ― сказал Добродеев и, заметив испуганный взгляд президента, пояснил: ― Нет, я не живу так долго. Меня заморозили до Потопа. Мне было двенадцать, когда отец, которого я никогда не видел, решил отправить меня в будущее, как он это называл. Он верил, что в будущем наука найдет способ вылечить мой недуг. Вы знаете, как происходит заморозка?

― Не очень.

― Правильнее назвать процесс бальзамированием. Сначала вы пьете специально структурированную воду и питаетесь едой, приготовленной на этой воде. Это длится больше года, поэтому процедура стоит так дорого. Последний месяц вы голодаете: никакой еды, только вода и препараты. Потом приходите в центр замораживания, где вас погружают в ванную, наполненную горячим гелем-консервантом. Он горько-соленый, вот почему отморозкам часто снится, что они тонут в океане. Я до сих пор помню его мерзкий вкус. Вам интересно, что происходит дальше?

Домбровская напряженно кивнула.

― Вас топят в этой ванне живьем.

― Какой ужас!

Старик пожал плечами.

― Издержки технологии. Гель должен заполнить желудок и легкие. После утопления тело выдерживают в ванне еще много дней, чтобы оно пропиталось насквозь. Только потом его замораживают, ― постепенно и очень медленно. Обратный процесс тоже занимает не один день и включает довольно мучительную реанимацию.

Президент вздрогнула.

― Я пролежал Потоп и последующий хаос в криогробу. Семьдесят лет назад меня разморозили. К этому времени моей семьи не стало. Родители и брат умерли, их потомков разметало по миру Потопом. Учет семей размороженных никем не велся. Я оказался в новом мире один.