Василий Криптонов - Потерявшие судьбу

— О какой?

Сардат кивком указал в сторону Сиеры. Облаченная в балахон поверх платья, она почти таяла в стремительно сгущающейся тьме. Стояла, потерянная, у дерева. Одна, подальше от всех.

— Беспокоюсь за нее. Учителя бы расспросил, да он на меня надулся. А чего, спрашивается? Ну получил по морде — делов-то. Верно говорю?

— Го-о-ордый он, — протянул Рэнт, незаметно втягиваясь в беседу. — Таким по морде не моги. Лучше сразу прибить, а то — не трогать.

— Ну а как его не трогать, если он человека в грош не ставит? — развел руками Сардат. — Ничего. Позлится, да успокоится. Дядька взрослый, разберется. А с ней-то чего? — Снова кивок в сторону Сиеры. Она уже исчезла — ушла куда-то, как и каждую ночь. Тоже, наверное, одиночества искала, как и Рэнт.

— Да чего… Погано ей, видать. И как иначе? Она ж из людей-то. В деревне в горах жила. Никто про ту деревню не знал, а она — жила. А как все эти бараки пошли, так и за деревню взялись. Ну, барон-то наш к ней и подвалил, как я понимаю. Давай, мол, выходи за меня, а я за деревеньку слово замолвлю. Ну и замолвил, недоделок косорукий! — Рэнт сперва выругался, а потом с испугом посмотрел на руку Сардата. Рука дрогнула, но сам Сардат, кажется, ничего не заметил.

— Чего было-то? — торопил он.

— Было… Ну, того и было, что оказалось — грош цена слову барона. Граф на него плюнул и растер. И деревню — всю под нож пустил. Но пожениться позволил, добрый, гад. Вот она с тех пор и ходит сама не своя. Ты не волнуйся особо — это уж три года такая картина. Гложет снутри — сам знаешь, как оно бывает.

— Ну да, — тихо сказал Сардат. — Бывает…

Докуривал он свое полено молча. Рэнт, давно расправившийся с самокруткой, немного помаялся, глядя на то тут, то там мелькающие в темноте огни костров, и решился задать вопрос:

— Вот скажи мне, командир… А чего потом будет? Ну, спасем мы этого мужика. Если спасем, конечно. А дальше? Ты чего, неужто вправду с этим сбродом воевать собрался? Да тебя ж не заметят даже — стол вытирать будут, смахнут тряпкой, и поминай как звали.

Сардат глубоко затянулся, медленно выпустил дым.

— Еще раз так выскажешься — клыки выбью.

— Я не прав, что ли? — изумился Рэнт. — Как лучше ведь хочу…

— А это неважно. Прав — не прав… Если командиром меня называешь — беги, куда говорю, улыбайся и песни пой. И смотри, чтоб другие тоже от счастья колесом ходили. А вот это, — показал он окурком в сторону, куда удалилась Сиера, — неправильно. Такие вещи решать надо. Только не тебе, само собой. За табак — спасибо. Сочтемся как-нибудь.

— Сочтется он, — буркнул Рэнт, когда Сардат удалился на безопасное расстояние. — «На тебе, Рэнт, шишечек мешочек, чем могу…» Так, что ли? А, да что с вами, упырями, разговаривать…

Тут он вспомнил, что сам вампир, и загрустил. Спать не хотелось совершенно. Встал и направился вслед за Сиерой. Может, разговорить удастся. Красивая печальная девушка всегда нравилась Рэнту, но, пока был жив Модор, словно стена какая-то стояла между ними. Нельзя, мол, и все. А теперь… Теперь нет барона. Отчего бы счастья не попытать? Девкам много надо ли? Выслушай повнимательней, обними покрепче, да от таракана какого-нибудь защити.

Подбадривая себя такими мыслями, Рэнт продирался сквозь кустарники, падал в канавы, и увидел-таки впереди огонек. Костер, стало быть, развела. Вовсе прекрасно. У костра, значит, посидим, звездами полюбуемся.

Разминувшись с очередным деревом, Рэнт вышел к маленькой полянке и остановился, раскрыв рот. Чего-чего, а такого увидеть не ожидал.

Посреди поляны горел костер без дров. Просто огонь на земле — алый, будто кровь. Рядом с ним на спине лежит Сиера. Она пыталась отползти, но рука барона схватила за воротник, приподняла, а рука Сардата прислонила к шее лезвие меча.

— Нравится? — услышал Рэнт, все еще отказываясь верить глазам. — Этого хотела? Чтоб побольнее было? Я тебе устрою…

Быстрое движение, и руки поменялись. Теперь левая держит меч.

— От его руки сдохнуть хочешь? Так и будет. Слышишь меня? Глаз с тебя, дуры, не спущу. Еще одна такая выходка — тебе тот подвал баней с вениками покажется.

«Ну давай, — подбодрил себя Рэнт. — Защити девчонку от таракана».

Как только сгущалась тьма, приходил Модор.

В первую ночь Сиера дрожала, свернувшись под деревом, а он сидел напротив, смотрел на нее сочувственным взглядом и качал головой.

— Почему ты здесь? — шептала Сиера. — Тебя отправили на Ту Сторону. Оттуда не возвращаются!

— Ты — моя, — отвечал Модор таким же шепотом. — И на Той Стороне, и на этой. Ты любишь меня. Забыла? Я жду. Жду. Жду. Когда ты позволишь огню пожрать и тебя? Ведь он все жарче полыхает внутри. Просто дай ему вырваться на свободу, и мы опять будем вместе. Мой прекрасный горный цветок.

— Я никогда, никогда тебя не любила! Ты жизнь мою украл. И смерть. И все, что я любила — ты растоптал. Оставь меня хоть теперь.

Барон Модор качал головой, улыбался, будто слушая лепет несмышленого младенца.

— Я — часть твоей души, Сиера. Ты сама впустила меня туда. Мы — союз Вечных, и нас ничто не разлучит. Великая Река скрепила наши узы…

Сиера закрыла глаза и принялась шептать:

— Для тех, кто внизу — Река повелительница. Мы же отданы Солнцу. И нет другого господина — лишь Солнце великое, Солнце всеобщее. Солнце однажды взойдет над Рекой и осушит ее воды. В тот день и час скверна исчезнет с земли, и каждый возрадуется свету великого Солнца. А принесут его двое великих богов, что примирят меж собою тьму и свет.

Модор засмеялся.

— Глупая девчонка! Сколько можно верить в сказки? Открой, наконец, глаза. Я — твой бог. Я — твое Солнце. И я жду тебя, жду, пока ты решишься.

Ни в первую, ни во вторую ночь она не сомкнула глаз. Он приходил и смотрел своими тусклыми, высасывающими душу глазами. Говорил одно и то же. Те же нелепые слова, что и при жизни. «Ты любишь меня…»

— Я тебя ненавижу! — шептала Сиера.

А Модор смеялся. Хохотал, глядя, как она впивается клыками в свою руку. Боль пока еще помогала заглушить то пламя, что разгоралось внутри. На краткий миг Сиера даже смогла изгнать барона. Крошечное мгновение она верила, что победит, преодолеет этот кошмар… Но из тьмы проступило лицо брата. Он сидел возле очага, вытянув безжизненные ноги к огню, и вертел в руках свирель.

— А зачем? — спрашивал он. — Ради чего тебе жить? Зачем ты нужна по эту сторону? Ты все отбросила, сестра, и ни с чем осталась. Длить страдания?

— О чем ты говоришь? — Сиера задыхалась от ужаса. — Это ведь… грех!

— Грех? — Брат смеялся. — Грех?! Да ты посмотри на себя. Кем ты стала? Говоришь о грехе! Каждый миг твоей полужизни — грех, искупить который можно миллионом лет страданий. То, о чем я говорю — очищение от скверны. Ты — скверна, сестра!