Петр Мамченко - Служитель милосердия

И однажды я решил, что моё желание осуществится. Жрец Смерти пришёл ко мне, непонятным образом проскользнув мимо стражи. Я молил прекратить мои мучения — но нежданный посетитель сказал, что сначала мне придётся искупить свою вину перед богиней, и вместо долгожданного покоя на меня обрушилось двойное посвящение. Я стал дланью Смерти, чтобы её воля обрушилась на святотатцев.

Исцелённый телом, но с обращённой в пепел душой, я прошёл по руинам родного города, увидев лишь разорение и нищету. Немногие живущие в развалинах в страхе разбегались, увидев мои регалии. Земля по щиколотку была покрыта пеплом, так волшебники побороли заразные болезни. Лишь одна небесная башня, почерневшая и изуродованная ещё подпирала небо, и только у самого дворца продолжалась прежняя жизнь, праздничная и яркая, как цветы в пустыне.

Волосатые гиганты кланялись мне до самой земли и наперебой предлагали свои топоры и молоты взамен того «жалкого ножика», что висел у меня на поясе. Их удивляло, как таким несерьёзным оружием можно убить стольких врагов. Придворные блюдолизы проклинали меня в спину и славили в лицо. Слуги отворачивались и обходили меня стороной, как будто один взгляд на меня мог привести к смерти. Ненависть этих людей была настолько ощутима, что, казалось, её можно пощупать рукой. Но мне нечего было бояться в Ва'аллоне, страх, который отныне сопровождал меня повсюду, хранил надёжнее доспехов и магии. Только самого С'лмона ненавидели больше, чем меня, но и он не мог вызвать такого страха.

Ненависть ранила больнее клинка. Она смотрела на меня десятками взглядов, шипела приглушенными проклятиями из-за углов. Я никогда не был слаб настолько, чтобы ненавидеть, но и сам не привык вызывать ненависть. Если бы те люди в коридоре не пытались меня убить, а просто давили такой ненавистью, я, наверное, не продержался бы весь срок. Сошёл бы с ума или покончил бы с собой, как бы я не верил в тот миг в свою правоту. А сейчас всё это угнетало вдвойне ещё и потому, что теперь я не мог верить ни во что. Я хотел только, чтобы золотые речи успокоили моё сердце, и убедили в том, что вся эта кровь пролилась не напрасно.

Тронный зал был прекрасен как никогда. Во многих коридорах и залах дворца ещё не загладили следы войны. Стены были покрыты шрамами от жарких схваток, засохшая кровь и изломанная мебель дополняли картину. Но тронный зал был слишком велик и неудобен для сражений, и оттого избежал общей участи. Если что-то и было похищено мародёрами, то давно было компенсировано за счёт уцелевших украшений из других помещений. Приходилось щуриться, поскольку нельзя было найти места, не украшенного драгоценными металлами и камнями. Даже варвары — телохранители, маги — советники и сонм придворных были раззолочены до неприличия. Должно быть, те, что праздновали здесь свою кровавую победу, не хотели вспоминать, что творится за пределами этих стен.

Но всех прекраснее был сам С'лмон. Я не в силах описать его одеяние, да и сам он выглядел неземным созданием, как будто его черты текли, струились, оставляя впечатление чего-то невероятно прекрасного и бесконечно юного. Он выглядел спустившимся с небес богом, и мне трудно представить, сколькими жизнями это оплачивалось.

Я оказался перед подножием трона, между мной и правителем были только телохранители и маги. Мудрейший обратился ко мне — и впервые золотые речи не подействовали. Может, кровь учителя служила противоядием, или неразбавленная ненависть, которой меня окатывали по дороге, но я более не был слепым орудием С'лмона. Я стоял перед ним в глубоком поклоне и не мог решиться. Решение приняли за меня.

— На нём печать Смерти! — выкрикнул один из магов, и весь зал содрогнулся. Впервые за время своего правления правитель не нашёл, что сказать, он казался похожим на ребёнка, пытающегося проснуться от кошмарного сна.

По его знаку волосатые варвары бросились на меня, завывая от счастья. Они хотели бы служить под моим началом, но ещё желаннее для них было померяться силами с величайшим воином мира. Маги бормотали свои заклинания.

Даже тогда я бы скорее всего предпочёл бежать, а не сражаться, но в этот миг увидел удивительно красивую женщину, что ранее безучастно сидела у ног мудрейшего. Мне доводилось видеть её несколько раз, когда она приходила полюбоваться успехами своего молодого супруга, бравшего уроки в нашей школе. Я помнил, каким счастьем озарялись их юные лица, когда они смотрели друг на друга. Пол школы теряло всякий интерес к занятиям, когда красавица присаживалась на скамью для ожидающих, и я мог найти только одну возможность, как она могла оказаться среди наложниц С'лмона. Когда она взглянула на меня, как будто тёмное покрывало тоски сорвали с этого изумительной красоты лица.

Должно быть, для неё, единственной во всём дворце, я не был демоном, теперь ещё и отмеченным смертью. Для этой совсем ещё юной женщины я стал светлым воспоминанием о лучшей жизни, мудрым и терпеливым наставником её обожаемого мужа.

И я не побежал. Волосатые гиганты, чьей чудовищной силе и свирепости не мог противостоять ни один воин Ва'аллона, для меня не стали серьёзным препятствием. Слишком тяжёлыми были их чудовищные секиры, слишком медлительными были распухшие от мускулатуры тела. Их сталь выла и грохотала, разбивая плитки пола и опорные колонны в безуспешных попытках зацепить не скованного доспехами противника, мой же меч прошептал только по слову для каждого варвара, погружая их в вечный сон. Вся схватка потребовала меньше времени, чем я о ней рассказывал.

Маги тоже делали всё что могли. Огонь и лёд бушевали вокруг меня, выросшие прямо на гранитных плитах растения хватали за ноги. На меня бросались призванные из чуждых человеку стран чудовища и ожившие мертвецы, но мой меч, оборвавший столько жизней и проливший реки крови, уже не был обычным оружием. Одного касания хватало, чтобы оживлённые мертвецы вновь обрушивались грудами мёртвой плоти, а чудища в страхе обращались в бегство. И должно быть, сама печать смерти не позволяла разбушевавшимся стихиям причинить мне вред. Весь этот кошмар сопровождался оглушительным шумом, в основном состоящим из визга женщин и проклятий мужчин.

Дворцовые стражники попрятались, в ужасе бежала часть магов, министры и советники искали укрытия среди колонн и трупов. И ни один лизоблюд или придворный не осмелился преградить путь Жнецу. Я шёл к трону, как будто меня притягивали прекрасные глаза наложницы, всё ещё не зная, что мне делать с С'лмоном.

Я не знаю, что за заклятие использовал тот самый старый маг, что рассмотрел на мне печать смерти. У самых ступеней трона я внезапно утратил всякую возможность шевелиться, застыв, как муха в янтаре. Старый чародей стоял на ступеньку ниже трона и протягивал ко мне дрожащие от напряжения ладони. Воздух вокруг меня постепенно мутнел, становился всё тяжелее и гуще, будто бы превращаясь в жидкость. Мне уже было тяжело стоять, лёгкое одеяние превратилось в неподъёмные доспехи, а тяжесть почти невесомого меча выламывала руку, но те же чары не давали мне даже изменить позу. Возможно, если бы магу дали завершить начатое, кости переломались бы под собственной тяжестью, а может, до меня сначала добрался бы один из расхрабрившихся придворных, вспомнивших о личном оружии в миг, когда я стал беспомощнее ребёнка. Но в благословенном Ва'аллоне, где магия достигла немыслимых высот, даже уличный мальчишка знает лучший способ помешать магу в его работе.