Диана Ибрагимова - Сезон летающих деревьев

— Если продолжишь возмущаться, я оторочу твоим мехом воротник плаща. Хоть в таком виде от тебя будет польза, — пригрозил Аргус, засовывая в сумку лепёшки, головку сыра, горсть сушёных слив и мешочек с пшеном.

— И зачем ты рассказал ему о возвратных чарах, Памфле? Мне было бы гораздо проще, рассыпься он от старости. Жду не дождусь, когда перейду во владение к толковому магу.

Аргус открыл рот и добавил целую стопку монет к свой невидимой сокровищнице с ругательствами. Когда он успокоился, все трое спустились вниз, миновали входную колоннаду и вышли к тропинке, ведущей в дальнюю часть сада. Над замком нависло хмурое небо. Тучи опустились так низко, что путались в кронах елей. Ветер играл с травой и гонял листву между замшелыми статуями.

Купол завершался аккурат у подножия леса. Аргус никогда не видел, что находится там — за деревьями. Хвойные стены в его воображении простирались до самого края земли.

— Знаете, что сказала бы сейчас ваша матушка? — спросил Памфле.

— Она бы как всегда причитала и грозилась убить себя, если я сделаю хоть шаг наружу, — проворчал Аргус.

— Не совсем, — дворецкий хитро прищурился. — Она бы посоветовала вам украсть девушку, чтобы продолжить род Харвилов.

— После смерти отца я зарёкся жениться! — возмутился Аргус. — Особенно таким гадким способом!

— Ну что вы, право. Это обычный способ, — настаивал Памфле, — И наиболее безопасный. Ваш отец именно так и заполучил себе невесту. Он несколько дней наблюдал, как девушки работают в поле, а потом похитил самую красивую. К счастью, в то время замок выглядел райским местечком, да и Аргус старший был обходительным молодым человеком, поэтому ваша матушка быстро смирилась.

Дворецкий держал руки в белых перчатках за спиной и двигался степенно, как король, обходивший свои владения. На фоне Гёльфена с его утончённым фасадом, увитым хмелем и увядшим виноградом, Памфле выглядел плывущей по воздуху горделивой статуей. Рядом с ним ворчливый мальчик и облезлый лис смотрелись неуклюже, точно железные пуговицы на изящной кружевной салфетке.

— Деревенская девушка только испортит его, — огрызнулся Лури. — Женщины всё перекраивают на свой лад. Особенно, если чувствуют власть над мужчинами. С чего, спрашивается, начался упадок? Да с того, что ваш трусливый дед не решился завоевать магиню и женился на простой женщине!

— И он тоже? — удивился Аргус.

— Вот именно, — кивнул лис. — Ваша бабушка была своевольной и не потерпела жертвоприношений. А потом и ваша матушка не захотела следовать Договору. Кстати, почему вы так и не женились? Неужели не хватило смелости даже до деревни дойти?

— Я же сказал, что зарёкся жениться, глухая ты лиса!

— Это из-за Аргуса старшего, — терпеливо пояснил Памфле. — Он тоже беспокоился о Договоре и решил посватать за сына девушку, которой не чужды жертвоприношения. Отправился на поиски тёмной магини шестьдесят лет назад, но так и не вернулся.

— Если бы ему не взбрела в голову эта дурацкая идея, матушка разрешала бы мне хоть иногда выходить за пределы купола. А так пришлось сидеть подле неё до старости, — проворчал Аргус, стараясь скрыть расстройство за раздражением.

— Почему же вы не вышли за купол, когда её не стало? — спросил Лури.

— Охота пропала, вот почему. Когда тебе пятнадцать, и ты готов вобрать в себя целую вселенную — глаза загораются при одной мысли о внешнем мире. А когда стукнет восьмой десяток — тянет к тёплому камину и подогретому вину, а не к приключениям.

— Госпожа не зря так переживала. Вас могут убить из-за одного только цвета глаз, — предупредил Памфле.

— Это было бы весьма кстати, — ехидно добавил Лури, за что получил сапогом в бок и взвизгнул.

Когда они подошли к барьеру, Памфле остановился. Он был частью Гёльфена и не мог идти дальше. Аргус не подал виду, что взволнован. Он приосанился, отряхнул камзол и сделал первый шаг за пределы купола.

Стояла ночь. На небе сквозили звёзды, словно кто-то снаружи проткнул шилом чёрное полотно. Где-то игла прошла насквозь, и просветы получились яркими, а где-то едва задела ткань — в этих местах мерцали бледные искорки. Вокруг, насколько хватало взгляда, простирался дубовый лес. Пахло грибами и сыростью, но почва под ногами была сухой.

— Я-то думал, тут всюду сосны, — удивился Аргус.

— Похоже на середину осени, — принюхавшись, сообщил Лури.

— Какая осень? Сейчас же самый разгар лета!

— Неужели? — фыркнул лис. — В Гёльфене нет и намёка на тепло. Это раньше там весна сменялась летом, а лето весной. Теперь под куполом холоднее, чем снаружи. Сколько дней не выглядывало солнце?

— Лет десять, — подумав, сказал Аргус. — Но это мне наоборот нравится. Я не люблю яркие лучи: они портят мою аристократическую бледность.

— Тогда давайте сделаем, как просил Памфле. Час пути, и никакого вреда для вашей нежной кожи. Даже проголодаться не успеете.

— Лури, — Аргус нахмурился. — Ты всерьёз надеешься сделать то, что не удалось даже Памфле?

— Я надеюсь, что поспав разок на земле, вы заплачете и попроситесь домой, а на обратном пути захватите какого-нибудь дровосека и наведёте в поместье порядок. Гёльфен совсем плох. Не удивлюсь, если по возвращении мы будет ползти по сугробам к его развалинам.

— Что ты там сказал? — Аргус, сделавший несколько шагов вглубь леса, пытался вырвать полу плаща из цепких объятий шиповника.

— Я говорю, что ж вы маленьким не померли?

— Воротник, Лури! — хозяин пригрозил лису пальцем. — Я уже начинаю мёрзнуть, и соблазн растёт, а терпение уменьшается. Не думай, будто я избалованный пряничный мальчик. Я уже давно живу в условиях, противоположных роскоши, и сам о себе забочусь. Меня не запугать жёсткой постелью.

Неожиданно земля задрожала. В ворох палой листвы плюхнулся жёлудь, и послышался странный гул, как будто кто-то ударил палкой осиное гнездо.

— Что это? — Аргус испуганно отшатнулся. — Что это такое? Белые волшебники?

— Отойдите, господин, — Лис сидел в сторонке и помахивал хвостом, — дерево взлетает.

Аргус от удивления сделался таким же пучеглазым, как его шерстяной сосуд.

— Разве деревья летают? — спросил он.

— А как же. Сейчас для них самый сезон. К зиме большинство торопится перебраться в южные долины, чтобы не замёрзнуть, вот и поднимаются, как только наберут сахару и напитаются водой. Путь-то неблизкий — недели две лететь.

Исполинский дуб со стволом в пять человеческих обхватов вырывал из земли корни. Сдвоенные листочки-крылья гудели, и земля вспучивалась от их напора. Во все стороны фонтанировали ошмётки грязи, с веток сыпался желудёвый дождь. Аргус наблюдал за происходящим, как зачарованный. Лури, видавший за семьсот лет жизни и не такое, спокойно тёрся о шершавый пенёк, пытаясь унять чесотку в зудящем боку. Неожиданно его морда сделалась умной, а в выпученных глазах промелькнула догадка.