Ирина Котова - Королевская кровь. Книга 5

Люк стоял у ванны и смотрел на меня, а я не поднимала на него глаз — даже чуть отвернулась, чувствуя, как воздух холодит шею. Нервно перевела дыхание — и Кембритч дернулся то ли вперед, то ли назад — и отошел во мрак. Краем глаза я увидела, как он подошел к креслу у стены, сел сбоку от меня, взял пульт.

Вздохнула аудиосистема — и полилась по дому тихая органная музыка. Низкие вибрации, неистовые волны высоких звуков, все убыстряющиеся, торжественные, пронизывающие. Расслабляющие своим нервом и эмоцией, дарящие ощущение полета.

Я знала эту композицию. «Великий шторм» маэстро Олиерина.

Снаружи снова полыхнуло — и опять загремел гром, вплетая свой рокот в божественную мелодию бури, воплощенной в музыке.

— Началось, — раздался хриплый голос. — Смотри, Марина.

Люк говорил так тихо, что я едва слышала его — будто ушел далеко-далеко, чтобы не трогать меня. Я закрыла глаза и провела под водой кончиками пальцев по коже — от груди к бедру.

Глупый. Я давно заклеймила себя им — и даже великая музыка не заставляла так дрожать и вибрировать мое тело, как звук его голоса. Идеально резонирующего со мной.

Над нами беззвучно открывалась крыша, смещаясь в сторону и оставляя под собой прозрачный стеклянный купол, над которым белым маревом бился буран. И в снежном безумии вдруг полыхнула одна короткая молния, другая — загрохотало — и над куполом потекло электричество, непрерывно вспыхивая белыми ветвистыми разрядами под аккомпанемент «Великого шторма».

Я застыла и потеряла счет времени — так это было красиво и страшно, что хотелось уйти с головой под воду — и в то же время выбраться туда, наружу, ощутить эту мощь кожей, кончиками пальцев, впитать ее в себя.

Люк пил вино, сидя в кресле, в сумраке, напряженный, собравшийся. Сверкали молнии, отпечатывая на сетчатке глаз обнаженную девушку, лежащую в истекающей паром ванне. Он прикрывал глаза — и видел под веками контуры ее тела, откинутую голову, тонкую шею, круглую и острую грудь, показывающуюся из воды. Открывал — и затягивался сигаретой, запивал дым вином и почти рычал от того, что он сейчас не рядом с ней.

— Почему ты молчишь?

— Смотрю на тебя, Марина.

Как же трудно говорить.

— Ты привез меня сюда полюбоваться на снежную грозу?

— Нет. — Она повела плечами, будто собираясь оглянуться. — Привез, чтобы посмотреть, как ты любуешься грозой.

Музыка закончилась. Наступила тишина. И в тишине этой она поднялась из воды — белое тело во мраке, — не вытираясь, накинула на себя халат, подошла к стеклу. Приложила ладонь — Люк со своего места видел, как образовался вокруг туманный след, как сухо, совсем близко к стене сверкнул разряд, потек к ее пальцам, словно она приманила к себе молнию, побежал от них ломаной паутиной в стороны — и Марина на мгновение стала ярче, будто пила эту мощь, поглощала ее без остатка.

Он еще уговаривал себя оставаться на месте, но ноги уже сами несли его к ней. Остановился в нескольких шагах позади.

— Марина, — голос царапал нёбо, прерывал дыхание. — Покажи мне.

Она каким-то чудом поняла его. Склонила голову с влажными волосами на затылке, повела плечами, спустив с плеч халат. Обнажила спину. И вздрогнула — вот теперь он подошел почти вплотную. По спине ее от светлых волос вдоль позвоночника бежала капля воды — и Люк провел пальцами по ее следу, повторил контуры огненного цветка.

— Все время вспоминаю его, — сказал он хрипло, — и днем и ночью. Не могу выбросить из головы. Марина… я привез тебе кое-что.

— Что же?

Люк достал из кармана длинную жемчужную нить, обвил вокруг ее горла, спустил руки на обнаженную грудь и застегнул украшение. Поцеловал в шею, провел ладонями по плечам и повернул к себе.

— Я очень хотел увидеть его на тебе.

— Смотри, — принцесса отступила на шаг назад, почти прижавшись к стеклянной стене. Вызывающе подняла на него огромные испуганные глаза.

Поздно, милая. Сегодня я тебя уже не отпущу.

Жемчужная нить тускло мерцала меж ее грудей, спускаясь к пупку, под полы халата, и он коснулся украшения пальцами — закачались молочные бусины на молочной коже, проигрывая ей и красотой, и желанностью.

— Боги создали тебя идеальной.

Она нервно вздохнула.

— Откуда оно у тебя?

Люк задумчиво закрутил одну из нитей вокруг ее соска, полюбовался, отвел халат в сторону. Развязал ослабевший пояс — Марина безвольно опустила руки, только плечи держала прямо — и за спиной ее сверкали, переливались белым и фиолетовым близкие молнии, и непрерывно, оглушающе гремел гром.

— Выкупил в Лесовине, — проговорил он, касаясь еще одной татуировки под левой грудью. — Летящий сокол?

— Набила под грудью на втором курсе. Как еще одно напоминание себе о том, кто я.

Погладил и этот рисунок. Коснулся халата — и он с мягким шелестом лег на пол.

— Люк…

— Тссс…тише…

В глазах ее ужас и странное предвкушение. А его руки все ниже — исследуют, гладят, играют.

— Не смотри.

Она закусила губу, прижимая ладонь справа к низу живота, почти над лобком.

— Не буду, если не хочешь.

Наконец-то коснуться губами груди, попробовать, ощутить, вспомнить ее вкус. Наконец-то обнять, прижать к себе — чтобы уже не вырвалась, — впечатать ладонь в ягодицы, вжаться в нее. И никого и ничего на целом свете, кроме снежной грозы вокруг них. Никого и ничего, что бы помешало ему.

Подняться выше, найти ее губы, впиться в них — самые желанные на Туре и во всей Вселенной, вжать ее в стекло — вокруг нее ореолом разлились ломаные линии разбегающихся молний, закололи его острым льдом — помни, кто сейчас с тобой, помни, кто она! Больно и до дикости возбуждающе, до тьмы, поднимающейся из самых глубин тела, до хрипа и сжимающихся на запястьях пальцев — не отпущу, ни за что, никогда.

Марина вдруг отвернула голову, с каким-то отчаянием толкнула его в плечо — он шагнул назад, тяжело дыша, готовый уложить ее тут же, у стены — и медленно, глядя ему в глаза, отняла руку от живота.

И он опустил взгляд и замер, заметив, как дрожит она, сжав в кулаке жемчужную нить.

Там, на тонкой коже над тазовой косточкой было выбито его имя, стилизованное под извивающегося кольцами, поднявшего голову змей. И не узнать свой почерк было невозможно — выглядела татуировка так, будто он взял острое перо и вырезал на Марине свое клеймо.

Lucas.

Змей атакующий.

Прокричи она свое признание — и то оно не произвело бы такого эффекта.

Он коснулся рисунка пальцем, повторяя движение руки при росписи, вздохнул, тряхнул головой, ослепленный вскипевшим желанием, притянул ее к себе за жемчужную нить, как за ошейник — она спрятала лицо у него на плече — подхватил под ягодицы, и понес к кровати.

Марина, Марина…