Максим Далин - Запах разума

— Ты хочешь, чтобы я объяснила, что это за создания? — спросила Дзидзиро, кончив обнюхивать пальцы Нгилана и лизнув его ладонь, чтобы освежить восприятие. — Я *понятия не имею* никогда не встречалась ни с чем подобным. Но знаешь, что приходит на ум, красавчик? Люди. Странные, но — люди.

Нгилан рассмеялся — и я вслед за ним.

— Не могу представить себе животных, какими бы они ни были, носящих одежду и умеющих разводить огонь, — пояснила тётя. — А в демонов не верю.

— Они разводили огонь? — удивился я.

— Мне показалось, что от них, кроме прочего, пахло и дымом. Если Нгилан, увлёкшись, не придумал это сам.

— По-моему, они попали в беду, — сказал я. — Надо бы их поискать. Нгилан, твоя разведка видала их далеко?

— Нет *в шести пальцах отсюда*, - сказал Нгилан. — Я бы попросил Мать Роя перепроверить, но дождь всё ещё моросит.

Вот тут-то в комнату и вбежала Ктандизо, кузина, тётина дочь; целое облако запахов неслось за ней шлейфом — она так торопилась, что ухитрилась обогнать собственные мысли.

— Малютка, — сказала Дзидзиро, вскинув брови и собирая в ладони всё это смятение чувств, — попробуй ещё раз. Спокойнее.

— Там *КРОВЬ!* полумёртвые *ГОЛЫЕ* без ушей *РЯДОМ* на дороге *КРОВЬ!*КРОВЬ!* на дороге *РЯДОМ С ДОМОМ*! — Ктандизо швырнула струю образов прямо в окно. Её запах, усиленный страхом, потрясением, любопытством, те, на дороге, должны были учуять за три пальца пути, минимум.

Мы все выглянули в окно.

Они брели по дороге странной походкой, будто хотели втереть в землю свой запах. Дождь мешал всё хорошо разнюхать, да они ещё и не подошли близко, но я понял: этих существ видели разведчики Нгилана.

Но Нгилан не говорил, что у них нет ушей. Я прищурился, чтобы лучше видеть; мне показалось, что какие-то крохотные ушки всё-таки есть — прижатые к лысой голове, как у лесных кротов. И уж совершенно отчётливо различалась голая бледная кожа. Когда-то в детстве я сбрил волоски с руки, чтобы посмотреть на себя под шерстью — там была такая же бледная кожа, которая выглядела беззащитно и не очень приятно, будто плохо заживший шрам. Больше так делать не хотелось.

А эти создания… то ли они были побриты целиком, то ли на них вообще не росла шерсть, как на лягушках или существах, постоянно обитающих в воде. Мне стало их жаль.

— Цвиктанг! — окликнула тётя. — Погоди.

— Я — посмотреть, — сказал я и сбежал вниз по лестнице.

Четверо стояли посреди дороги и смотрели на дом. Моросил дождь, запахи стали очень острыми — и я их так чуял, будто носом в них уткнулся.

И мне стало так жалко…

Я в жизни не обонял таких грязных существ. От них несло в сорок слоёв — и каждый слой был просто ужасен. Страх накладывался на безнадёгу, накладывался на боль, накладывался на голод, накладывался ещё на что-то, и оно всё стояло вокруг них столбом, будто они и не чистились, и не пытались собрать старые запахи с себя. И они были молоды. Как я. Молодые… парни?

Я понял: им было не до того. Они попали в такую беду, что им было вообще ни до чего. И тут до меня дошло, кто они такие!

Где-то есть мир, в котором живут голые люди без ушей. Эти четверо — родичи. Покинули свой клан, отправились на поиски счастья, а потом случилось что-то немыслимо ужасное… но что? Где-то порвалось то, что отделяет наш мир от того? Или они упали с неба? В общем, теперь они тут совсем одни. Чужаки.

Они никогда ничего не найдут.

Я понимал, что всё это, придуманное — дичь, ерунда. Но иначе — откуда они здесь? Такие?

И тут один из них меня позвал. Учуял меня в кустах и окликнул.

Голос у него был, как у человека, а слова — нет. Но откуда ему знать наш язык? Иногда кто-нибудь добирается сюда из таких дальних мест, где говорят совсем непонятно.

Но я по запаху понял, хоть и тяжело было разобрать новый запах в этой мешанине боли, крови и грязи. Один из них меня позвал, а остальные ужасно напрягались. Кажется, они меня боялись. Я понял, что надо выйти.

Они думают, что я — дикий зверь или ещё какая-нибудь тварь? Прямо около дома — тварь? Прямо на отмеченной чёткими метками территории клана? Или я сам так непривычно пахну? Ладно, пусть посмотрят.

Всё правильно, я верно решил. Они увидели и расслабились. У одного была дубина, он, чудак, приготовился защищаться от опасной зверюги — дубиной, но он её опустил. Потрогал меня за ухо, будто хотел убедиться, что я существую. И вообще, заметно, что все перестали напрягаться. Но старый запах так и не убрали. Не умеют, что ли? Или им не до того, сил нет?

Я ждал — и тот, спокойный, ко мне подошёл. Он мне понравился; у него имелись кое-какие уши — и от него не разило страхом и напряжением. Он стал разговаривать со мной, но, почему-то, по-прежнему только словами. Хотя мы словами друг друга не понимали, вернее, понимали, но еле-еле.

Понимания на словах только и хватило, чтобы назвать друг другу имена. Он назвал своё имя — Дзениз, а его родичи не стали себя называть. Они наблюдали. Не очень вежливые, но это, кажется, просто от страха, боли и усталости.

Я попытался Дзенизу объяснить, что надо переходить на запах, но он не понимал — и всё. Тогда я решил показать жестами и взял его руки. И вот это было да…

До меня дошло. Он не просто не понимал. Он не мог. У него были совершенно пустые ладони. Я нюхал-нюхал, рассматривал — но руки у Дзениза были как у деревянной куклы. Не совсем, конечно, но похоже. Я разнюхал много всякой странной всячины: ягоды дикой красницы, золу, речную воду, уголь, листья четырёх видов, по крайней мере, сок клеевика, убитых насекомых… Ещё от его ладоней пахло его, я бы сказал, фоном. И всё.

На его ладонях не было никаких желёз. Вообще.

Я подумал о существах с других планет. Говорят, на других планетах могут жить люди. И у людей с других планет органы могут находиться не там, где у обычных людей. Иначе этих голых парней вообще нельзя объяснить.

Инопланетяне. Интересно, на чём они прилетели в наш мир? Где их летательный аппарат? Разбился? Испорчен? Тогда понятно, почему от них несёт бедой.

Инопланетяне — это всё объясняет. И — что голые. И — что без ушей. И — железы у них не на руках. А где?

Я стал его обнюхивать везде, где может быть что-то, похожее на железы Старшей речи. Гениталии у него были очень плотно закрыты одеждой, слишком плотно; я подумал, что, наверное, не на гениталиях, раз так. А от лица чуть-чуть пахло, особенно — от висков и около ушей. Слабо и общо. Неразборчиво.

А Дзениз давал себя обнюхивать, но сам даже не попытался поизучать меня, хотя не похоже, что ему всё уже было ясно. И я подумал: а вдруг у них на планете это неприлично? Неприлично бесцеремонно брать за руки и обнюхивать без спросу? А спросить он не умеет?

Я намекнул, что у нас — можно. А он удивился.

Они все поразились, что-то говорили, смотрели на меня странно — но никто не нюхал толком. Я понял так: они догадались, что у меня Старшая речь, но понятия не имели, что с ней делать.