Максим Далин - Запах разума

Они закутались в пледы, от пледов пахло домом — но под пледами от пришельцев пахло напряжением, тревогой и ещё чем-то. И этот запах раздражал Лангри и смущал меня. Пришельцы смыли боль, усталость, грязь — и теперь это *что-то* было главным в их общем фоне.

Дзениз и больной пахли слабее, Зергей и четвёртый пришелец — сильнее, но запах шёл от всех.

И тут мне пришло в голову: может, это просто тоска? Неприкаянность чужаков? Помноженная на страх — ну, это не очень хорошо, но ведь мы им совсем чужие, вдобавок они плохо нас понимают.

Сравнивают со своими — и им тоскливо.

Гзицино крикнула сверху:

— Идите завтракать! — и Лангри перевёл в запах, а я сказал:

— Пойдёмте, — и показал рукой.

Они поняли и пошли. И их окружала пелена сложных чувств, где были и тоска, и неуверенность, и досада непонятно на что, и почти страх, и непонятно откуда взявшаяся злость. И если бы через всё это не пронюхивались любопытство и капелька дружеского участия — встречные бы отворачивались от этого запаха.

Наверно, не надо было, ёлки. Но я устал.

Я охерительно устал. До отупения. Всё же, ёлки, как во сне, как не взаправду, как бред какой-то. И я не так от болячек устал или от голодухи, как от этого бредового вокруг.

Я же от самого моста был, как во сне. Как не со мной всё — будто кино смотришь. Фантастическое, не так, чтобы очень крутое. Я бы не стал такое смотреть: никаких тебе битв, суперсилы, звездолётов, роботов — а только четыре полудохлых чухана, лес этот гадский, больно везде и выбраться нельзя.

А потом ещё — ушастые.

Сначала, вроде как, было смешно. Не, ну верно, хохма: ухи — такие лопушищи, собачья морда, шерсть… Смешно и не взаправду, как в мультике. А потом…

Кажется, это чувство, что всё — сон, начало ещё в кабинете у ихнего дока отходить. Главное дело, ведь это же медицина! Эта ненормальность — ихняя медицина! И эта медицина — по всем правилам: обезболили, стерильность, ёлки, операция…

Тараканом.

В докторе живут осы. Мать вашу. Осы в нём живут. И он их посылает делать уколы.

И нам теперь тут жить. С ушастыми, с собачьими мордами, где в докторах живут осы.

С их бабами — с этими сучками без сисек, зато с шерстью. И настоящих девок тут просто нет. Вообще нет. Совсем никак. Когда шерстяные сучки пришли в подвал и принесли одеяла, я вдруг понял: всё, Серый, тебе нормальных баб никогда в жизни не видать. Ни живьём, ни на картинках, ни на фотках, никак. Их тут нет, а есть только шерстяные ушастые сучки, и они, твари, хихикают, как настоящие девки.

А они все в шерсти. Как можно, чтобы баба была вся в шерсти. Просто блевать тянет.

А серый — не как я, а настоящий серый — он нас сходу невзлюбил, гнида. Он, главное дело, всё бдит — он хотел шмотки забрать, вместе с ножом. Устроил химическую атаку, падла — тем и уцелел.

Они тут все хиляки, эти ушастые. Я б его, ёлки, с полпинка бы сделал, не напрягаясь. У них нет мускулов вообще. Либо у них все мужики такие хлипкие, либо сейчас нет дома мужиков — вроде, никакой угрозы нет. Только это всё обман.

Потому что у них есть эта химия, ёлки. Скунсы вонючие.

Отравить тоже могут, стопудово. Удушить. Сюси-муси, ушастенькие.

Я чего подумал: все эти нацисты-расисты — уроды, ёлки. Придурки. Потому что негры-то люди, а евреи — и тем более. Вот сюда бы такого нациста — как бы он тут задрыгался, а?! Потому что ушастые — вообще чужие, чужее любых негров и евреев, в них ничего человеческого нет, всё ненормально, всё непонятно. Всё по-уродски.

Динька мне: «Ты нож убери, ты их не пугай, зачем?» — я их, ёлки, напугал! Да этот серый сам на меня уставился, как шарфюрер какой-нибудь на затурканного еврея! Удушил бы меня, если бы рыженький не вступился, который с Динькой договаривался. Напугаешь такого!

А Артик: «Нам тут жить». Ядрёна Матрёна, а я и не знаю, что нам тут жить, бляха-муха!

И Витя: «Не истери, Калюжный, держи в руках себя». Учителей развелось, как блох, кирпичу упасть некуда. Да, жить нам тут! Да, я себя идиотом чувствую, в этом одеяле и с ножом! Да, нефиг было забирать мою форму! Да, я не хочу мыться в тазу водой, которая течёт из какого-то дерева и пахнет деревом!

Этот их грёбаный дом был не лучше, чем лес! Не по-людски, вот! Всё не по-людски! И да, хотелось орать, ёлки! Хотелось кому-нибудь врезать или хоть стену попинать — потому что я понял: жить тут придётся. Жить тут! Всегда!

Я не подписывался жить так всегда! Среди — не то, что негров каких, а вообще не людей!

Лучше бы мы вообще ничего не нашли. Лучше бы шалаш в лесу, ёлки.

И, главное дело, я вдруг подумал, что Артик меня что-то меньше бесит. Пусть он хоть пидор, хоть распидор — он человек. А людей тут — четверо нас. Лучше Артик, чем вонючая гнида с ушами.

Динька сказал: «Они нас зовут обедать», — а мне хотелось жрать, ясное дело, но я не знал, что они тут жрут, ушастые. А если дохлятину какую-нибудь, а, ёлки? Или ещё какую-нибудь дрянь? Не хотел я тут у них ничего из еды брать.

Артик к серому подошёл. В одеяле, блин. Хохма с яйцами.

— Спасибо за воду, — говорит и лыбится. — Видзин. Ты — Лангри, да? Ты — Лангри?

А тот: «Лангри. Гзи-ре. Артик — дзон», — ухмыляется в ответ. И не воняет убойным, чесночно-химическим, а мило пахнет яблочками. И ушками пошевеливает. Делает вид, что лояльный, ёлки. Что не ненавидит людей, а так, погулятеньки вышел.

Смешно ему. Унизили нас до предела: придурки в одеялах, жесть! — и развлекаются. Уроды. А наши и довольны, лыбятся в ответ. Даже Витя, хотя уж он бы и мог понимать кое-что.

Купились. На гражданке, небось, в Интернете котиков постили, мимишечек. Тьфу, блин.

Серый — Лангри, Лангри, ага — и рыжий Цвик нас всех проводили из подвала наверх.

Комната большая, вся мохом поросла. Посредине — стеклянная столешница, большая-круглая, на тоненьких низких ножках, а стульев нет. Ушастые прямо на полу сидят, как чурки какие-нибудь, во мху.

На стол здешние бабы притащили всякого-всего — непонятная отрава, ёлки. Но, кроме непонятного, и понятное есть: блины.

Нормальные блины, прямо как у нас. Лежат на круглом стеклянном блюде. А вокруг всякое в маленьких мисках. Мазать на блины? И высокие стаканы с питьём — ни спиртом не пахнет, ни чем-нибудь другим знакомым.

А нам белый, здешний док, подвинул мисочки с зеленоватой бурдой. Я взял, поболтал — не очень жидкое, но и не густое. Пахнет… не разобрать точно. То ли грибами, то ли сыром каким-то, то ли — как «Доширак» в коробке.

Цвик Диньке дал такую мисочку — а Динька, дурак, отхлебнул через край глоточек. И разулыбался во всё хлебало, сообщил радостно:

— Мужики, знаете, на что похоже? На картофельное пюре, только жидкое.

Витя стал принюхиваться к миске. А Артик сказал доку:

— Нгилан, эта пища не входит в ваш обычный рацион, да? Адаптационная диета? Или просто щадящая? Как же объяснить…