Максим Далин - Запах разума

Ага. Уже.

Тело, по идее, не должно чувствовать этот момент, когда уже. Слишком быстро, вроде бы. Но оно чувствует.

Описать тому, кто не пробовал — невозможно. Оно очень быстро проходит, это ощущение, почти сразу, но каждый его переживает по полной. Чувствуешь, как всё растягивается , я бы сказал. Всё тело, каждая клетка, каждая чуть ли не молекула — растягивается с ужасной силой. Ту самую микро-милли-как-там-её секунду — ты размазан между пунктами нуль-ТП, на километр или больше, и почему-то успеваешь это понять. И на той стороне — дезориентирован, вышвырнут, голова кругом, стоишь ошалелый и пытаешься себя собрать. Чувствуешь себя, как старые тренировочные штаны, которые так растянулись, что сваливаются с любой задницы, даже с толстой.

А вокруг лес. Вернее, забетонированный островок посреди леса, «расчётная точка Ч», одна из десятка. Вокруг толпа: медики, инженер, охрана, пара с видеокамерами, вспышки, щелчки, тебя хватают, облепляют датчиками, меряют давление, пульс, температуру, светят маленьким фонариком в зрачки — а ты тупишь и не сопротивляешься, потому что ты ещё растянут.

А тебя пристёгивают к носилкам и суют их в вертолёт вместе с тобой. Никому из нас не давали пройти эти два-три километра своим ходом. А в вертолёте что-то там надевают на башку и прилепляют к груди — и смотрят на мониторы озабоченно. А у тебя ощущение полной ненормальности происходящего — но и нереальности, будто это всё во сне снится.

В процессе выяснилось, кстати, что я хорошо переношу ТП. Даже очень. Конечно, пульс зашкаливает, давление — тоже, сердце просто в горло выскакивает, но это, сравнительно, ерунда. Большая часть испытателей после перехода блюёт, не переставая. Артик, к примеру, говорил, что после первого раза полчаса не мог проблеваться, просто наизнанку выворачивало. Серёга минут пять не мог сообразить, где находится, тормозил. С некоторыми случаются истерики с воплями — об этом мне уже потом, в казарме, рассказывали. Иногда вышибает память — обычно ненадолго, но бывает и насовсем.

В таком виде ТПортал, конечно, для военных целей не очень годится. Поэтому его всё время совершенствуют и смотрят, лучше стало испытателям или хуже. Нормально же!

Руководство изо всех сил старается сделать так, чтобы испытатели поменьше болтали между собой. Наше дело — психологам рассказывать, что да как, а не боевым товарищам. Дух должен быть высок. Но нам же очень хочется разговаривать. Ничем не заткнёшь — стоит на пару минут оставить нас без присмотра, как тут же пробирает словесный понос. Несёт и несёт.

Времени на трындёж — очень мало. Весь наш день нас дёргали то на обследования, то на тренажёры, то на психологические какие-нибудь тесты. Психологи с каждым из нас разговаривали по три часа, и я в жизни не нарисовал столько дурацких картинок, как за эти часы. На «Игле», да. Все испытатели поголовно говорили «на «Игле»» и «сидеть на «Игле»», да и начальство, по-моему, тоже.

Профессиональная хохма.

То ещё ширево. С глюками. Ни одного торчка у нас тут не было, оценить некому.

Твёрдая норма на это дело тут установилась — один переход в неделю. Но всем, как я понимаю, хватало по самые гланды. Грех сказать, что о нас не заботились, нет — очень беспокоились. Состояние здоровья проверяли самым тщательным образом, расспрашивали, кормили, как в ресторане, на убой прямо-таки… Положение нам определили «сутки за трое», как в горячей точке; несколько месяцев — и домой, ефрейторами и вообще героями. Только мне кажется, что всего этого маловато за это наше ширево, за то, что мы проходили портал.

Даже одного раза — слишком много. Артик рассказывал, как на гражданке читал книжку, где всяким неудобным чувакам в психушке делали электрошок, чтобы они стали смирные. Электрошок, мол, это не больно, но второй раз никто не хочет. Так вот, ТПортал — это тоже не больно, но нестерпимо.

И тоже второй раз никто не хочет.

Тем же вечером я поговорил с ребятами, которые проходили раз десять-пятнадцать — улучил момент. Очень впечатляло.

Место, где жили испытатели, не больше напоминало казарму, чем здешний кафетерий — солдатскую столовую. Две больших комнаты, светлых, с койками вовсе не казённого образца; в каждой комнате, на той стене, которая против окон — громадное зеркало, на потолке — матовые светильники в два ряда: один ряд обычный, второй — ультрафиолетовый. Над койками — какие-то штуки, типа мониторов, а около каждой койки, вместо тумбочки — тот самый дезинфектор для одежды, тоже с ультрафиолетовыми лампами. И чувство такое, что всё вокруг стерильно. Не знаю, кто поддерживает чистоту, но не испытатели.

Артик посмотрел и сказал: «Дортуар». Точно, что будуар.

К отбою другие испытатели стали возвращаться, мы познакомились.

Витя Кудинов, жилистый, остроносый, с физиономией, как у начинающего вора в законе, который тут уже дослуживал, нам с Серёгой и Артиком много чего рассказал.

— Щас тут уже всё модернизировано, пацаны, — говорил он и губы кривил. — Фигня уже, а не служба. Мутит чуток, а так — отлично. Вот раньше… Со мной пятеро пришли — и где они? У Бурки случился припадок, вы бы видали, как он закидывался. Домой поехал, считай, повезло. Кеша с ума сошёл — не шучу, в натуре. После первого же перехода, ночью — как подскочит на кровати: «Ангелы горят! — орёт. — Чёрные ангелы горят!» А потом катался тут по полу, хватался за всех и вопил: «Склейте меня! Склейте!» Увезли, так мы и не знаем, очухался или нет. Жека умер. Вышел в расчётную точку — и с копыт. Сердце. У Фили рука отнялась. Говорят, это нервное, пройдёт потом — но всё-таки…

— То есть, — сказал Артик, — ТПортал совершенствуется?

Витя дёрнул щекой.

— Ещё как. Вам же уже рассказали, небось, про наших с пуговицами в позвоночнике? Нет ещё? Да ладно… Сначала ТП только голышом пропускал вообще, ткань с кожей мешалась. Но это почти сразу поправили. Потом что-то там наладили, и портал начал отделять твоё мясо от железяк: когда это дело настраивали, я пару раз проходил с железными трубками в руках. Проверяли, врастёт железо в меня или нет. Если что — легче же трубки от ладоней отодрать, чем пуговицы из позвоночника выковыривать, да?

По идее, от этих разговоров нас должно было совсем позамыкать, да и здешнее руководство думало, что мы перепугаемся до усрачки, если будем слушать, как тут кого до нас ушибло порталом. Но почему-то, против всех этих психологических расчётов, мы, скорее, укреплялись духом.

Вообще-то любой из нас мог подать рапорт о переводе обратно, в обычную часть. Если будет совсем уж невозможно. Но никто и не подумал, хотя моментами просто жить не хотелось. Витя говорил, что и до нас никто не сбежал — а такой рапорт однозначно воспринимался, как бегство.