Артем Луниш - Близнецы

— Так, — раздался голос Нечаева, — надеюсь, теперь мы обойдемся без эксцессов. Можно обговорить детали. Главное — когда. Я предлагаю…

— Он выдаст, — прохрипел, не поднимая головы, Прыжов, — он может выдать.

Ему не отвечали, только бородач раздумчиво покачал головой, затем кивнул, как бы поняв для себя что-то.

— Он выдаст, — настойчиво повторил Прыжов и поднял всколокоченную голову с уродливым лысым пятном лица. В голосе его слышалось непонятное страдание, — он может выдать… Товарищи, мы в опасности. Нам надо уехать. Нам надо срочно уехать отсюда. Может быть…

— Замолчите, — наконец отозвался Нечаев, — на полпути дела не бросают. Мы начнем через две недели, десятого апреля. Как раз пасха.

Анна хотела возразить, но бородатый Степан удержал ее и тихо сказал, — так лучше. Для всех лучше.

— Пока же готовьтесь. Иван, будешь работать в кабаке. Но главное — подготовь мне Трофима. Степан, переправь материалы пока. Не будем рисковать.

Степан дернул подбородком, но промолчал.

— Анна, мы говорили с вами. Ваша работа начнется позже.

Анна промолчала.

— Кажется, все, — сказал Нечаев.

Степан поднялся, — тогда я пойду. Надо работать.

— Я с вами, — сказала Анна, — до свиданья.

Вова укрылся в коридоре, с волненьем услышав легкий шелест ее платья.

Нечаев с Прыжовым остались одни. Несколько минут они молчали. Прыжов вдруг икнул, сотрясшись всем своим толстым телом.

— Простите.

— Что естественно, то не безобразно, так ведь? — по голосу Вова понял, что Нечаев улыбается, — вы слишком мало пьете. Еще две бутылки шампанского.

Прыжов молчал.

— Еще две, слышите? — настойчиво повторил Нечаев.

— Я пойду, — хрипло сказал Прыжов, но не двинулся с места.

— Идите, — согласился Нечаев, — и не забудьте про шампанское. Можно не сегодня, но до конца недели. А теперь пойдемте. Уже ночь.

Вова скрылся в темном углу. Они прошли в двух шагах от него, так что Вова на секунду даже почувствовал тепло дыхания Прыжова.

— Я вас провожу, — говорил Нечаев.

— Только до трактира, — хмуро отвечал Прыжов, убыстряя шаг. Кажется, ему стало легче; может быть, он хоть немного протрезвел.

Вова вошел в красную комнатку и, сопровождаемый тихим шелестом дрожащих вдоль стен обой, подошел к окну и чуть отодвинул уголок тяжелой черной портьеры.

Стояла уже ночь. Высоко над широкой ледяной лентой реки сиял в чистом темном небе золотистый месяц. Светился, переливаясь сиреневыми тенями, снег. По утоптанной тропинке шли вдоль темного сада Нечаев и Прыжов. Высокий, быстрый Нечаев — впереди, за ним угрюмо топтал снег Иван Гаврилович. Он шел с непокрытой головой, шапка торчала из кармана. «Толстый и тонкий», — подумал Вова.

Он выудил из кармана бутыль самогона, отпил прямо из горла. «Шампанское, — вдруг сообразил Вова, — ну конечно, шампанское».

Он бросился прочь из темной комнатки.

Нечаев широким решительным шагом стремился куда-то по пустой ночной улице. Черным-черно меж высоких каменных домов, только поскрипывает под сапогами снег и дует всюду стылый пустой ветер. Вова, весь иззябший от холода и страха, крался за Нечаевым.

Простившись с Прыжовым у трактира, Сергей Геннадьевич двинулся к центру города. Вова, предчувствовавший развязку, шел следом. А за ними, преследуя невидимых в темноте людей, шел фонарщик — старик-еврей, весь в черном — и зажигал чугунные фонари.

Вдруг Вова почувствовал впереди неясное движение, грянул выстрел и, ослепленный вспышкой, он упал в снег, и не успев еще ничего сообразить, откатился в придорожную канаву.

Нечаев держал за запястье давешнего гимназиста; в снегу под его ногами валялся пистолет.

— Зачем?

— Вы вредите делу революции. А ваша смерть принесла бы много пользы. Стали бы нашим мучеником, я уж и черновик статейки заготовил «Охранка без суда и следствия убивает революционеров», — глядя из-под длинных ресниц, со счастливой ненавистью отвечал гимназист. Он был очень красив в это мгновение.

Нечаев наступил на пистолет.

— Вы быстро учитесь, — он отпустил запястье мальчика и неожиданно улыбнулся — Вова впервые видел у него такую улыбку. Настоящую, без игры и притворства, — если не согласны со мной, поезжайте в Петербург. Работайте, дела хватает. Время покажет, кто прав. Революция все расставит по местам и всех оценит по заслугам.

Коротко кивнув, он двинулся вперед, быстро скрывшись в темноте. Гимназист подобрал пистолет, бережно отряхнул от снега. Коротко взглянув вслед Нечаеву, он тряхнул головой, жадно вдохнул морозный воздух и пошел в противоположную сторону — туда, где навстречу ему загорались в темноте огни фонарей.

Вова сел в снегу, выудил из кармана бутыль, выпил, обжигая горло спиртом, а губы — ледяным стеклом, самогону.

— Ну его к черту, — подумал он, — пойду в кабак.

На обратном пути на Вову напала стая бродячих собак и он натерпелся страху, отбиваясь от скалящихся из тьмы пастей и мучаясь от густого, дикого запаха псины. Спасло его только появление фонарщика. Шагах в десяти от ожесточенной, невидимой и почти бесшумной схватки, разгорелось, потрескивая, желтое масляное пламя. И стая тут же исчезла, будто быстрый сон.

Вова, еще не отошедший от боя, растерянно теребил располосанный когтями рукав.

— Спасибо, — сказал он.

— Полагаю, собаки? — осведомился старик, вежливо приподнимая черную шляпу. В голосе его слышался мягкий, сглаживающий акцент.

— Да, собаки.

— Ничего, цивилизация придет и сюда, — сказал старик, — свет приходит, рано или поздно.

— Да, наверное, — отвечал Вова.

Старик еще раз приподнял шляпу и ушел в темноту. А Вова по освещенной живым пламенем заснеженной улице двинулся к кабаку.

Приземистый, засыпанный снегом сруб выглядел как-то неожиданно без окружавших его толп. Впрочем, заледенелые окошки тускло светились, а из-за двери доносился неясный низкий гул, очень тихий, будто из глубины улья или от трансформаторной будки. А дверь оказалась заперта.

Вова забарабанил по дереву кулаками. Но никто не отпер ему и даже не отозвался, и низкий, дрожащий звук не стал ни громче, ни тише, и ничем не был нарушен.

Вова постоял немного у дверей и, рассудив, что здесь ему делать нечего, пошел домой.

Они сидели в крохотной песчаной пещерке на берегу реки, совсем недалеко от кладбища. Где-то далеко выли сирены, слышны были редкие теперь выстрелы. Видно, патроны кончились, а может, сообразили, что толку от пальбы нет.

Артем зябко поежился, глубоко затянулся. Огонек сигареты на мгновение осветил тесные песчаные своды, неподвижные лица детей. Как они добрались сюда, Артем не помнил.

— Что это было? — спросил Танатос.

— Это сон Андрея, — сказала Гипнос и вздохнула, — каждую ночь ему это снилось. Я хотела сказать… Теперь вот пригодилось.