Василий Щепетнёв - Переигровка - 2. Выбор Пути

— А что, не берут?

— Могут взять, а могут и полицию позвать. Торговля спиртным без лицензии — здесь с этим строго.

— Вот видите, Юрий, во всех отношениях я поступил правильно, приехав без водки. Она и лишний груз, и потенциальный источник неприятностей.

— Иногда польза есть. На встрече общества финско-русской дружбы очень даже ценят нашу «Столичную».

— У меня здесь другие задачи.

— А двадцать пятого? Двадцать пятого на турнире выходной, не хотите ли поучаствовать во встрече общества?

— Я ведь и сам без водки, и не пью, а, главное, нужно отдохнуть.

— А то смотрите, там и отдохнете за чаем. Не обязательно же сидеть долго, часок, другой — и домой, — и он дал мне карточку с адресом. — Тут недалеко. Тут всё недалеко…

Партия развивалась по своим законам. Пара пешек Кереса внезапно из хороших стали сомнительными. И я нацелился съесть минимум одну из них даром. То есть безвозмездно. Зрители этого не видели, а Пауль Петрович видел. И задумался, можно ли спастись.

Здесь, в Хельсинки, и в самом деле всё рядом — по сравнению с Москвой. По сравнению с Москвой Хельсинки город маленький. Он и с Чернозёмском кажется мелковатым. Добраться в нужное место нетрудно, будь то российское посольство, представительство аэрофлота или цирк. Хотя цирка в Хельсинки нет. Летом, говорят, приезжает из Германии цирк-шапито, а вот стационарного цирка, как в Туле, Чернозёмске, не говоря о Москве, нет. Правда, если бы и был, я бы попасть на представление не мог: игра может затянуться до десяти вечера. То есть до двадцати двух. Какой уж цирк. И в оперу не сходишь. Опера-то есть, в Александровском Театре прижилась, но расписание, расписание… А двадцать пятого декабря театр не работает, и я как-то сомневаюсь, что общество финско-советской дружбы соберется в этот день. Ну, может в очень тесном кругу. Актив. Двадцать шестое — куда более подходящий день, но двадцать шестого у меня игра.

Белые стараются защитить пешки. Издали. Ладьи в тылу, слоны с флангов, тем самым отвлекаясь от контроля над другими важными пунктами. Мне только этого и нужно. Смотреть в центр, коситься на фланги, учил Нимцович.

Болельщики по-прежнему уверены в победе белых: пара пешек доминирует в центре, а черные, то есть я, трусливо отсиживается в обороне. Но они, болельщики, народ сдержанный. Финны. Или, скорее, эстонцы. Из числа эмигрантов довоенной и военной поры. И их потомки. Керес для них — знамя: среди собственно финнов шахматистов подобного калибра не было, нет и не скоро будет. В глазах эмигрантов Керес — это Эстония, указывающая азиатцу Чижику его место.

Но азиатец Чижик нахально не желал указываться. Сидел себе во фраке и с задумчивым видом двигал фигуры. Нет, чтобы сдаться!

Задумчивость моя частично проистекала из проблемы питания. В смысле — когда. Утром завтрак, это понятно. Полноценный завтрак, на четыреста больших калорий а все равно только завтрак. В одиннадцать второй завтрак, ещё триста больших калорий. А вот дальше? Игра начинается в шестнадцать, а наука и Михаил Моисеевич категорически против игры на полный желудок. Ну да, второй завтрак к шестнадцати часам становится историей и играть не мешает. Играю. Партия оканчивается в двадцать два часа. Поесть можно тут же, в ресторане, он работает допоздна, но наедаться на ночь не есть здорово. Плюс физическая активность, как с ней? Погулять, выполнить дыхательные упражнения, вечернюю гимнастику? Или наесться, полторы тысячи больших калорий, и с полным желудком завалиться спать? Недаром шахматисты делятся на две разновидности: тонкие и толстые. Тонкие выдерживают режим, а толстые решили, что голодать — счастья не видать. Но Лиса предложила идеальное, на её взгляд, решение: вернуться к истокам. Как говорит древняя мудрость? Завтрак съешь сам, обед раздели… То есть наиболее плотным должен быть завтрак — тысячу калорий, не меньше. В семь-восемь часов утра. Обед перенести на полдень, шестьсот-семьсот калорий. И оставшиеся триста добрать уже на ужине. И даже подробно расписала, что мне можно, что не очень, а чего следует избегать.

Можно во время игры съесть шоколадку, граммов в двадцать. Только чтобы непременно был шоколад горький. И, лучше всего, без сахара совсем.

Ну, я купил сегодня плитку «Брумберга». Горький и без сахара.

Партия подошла к кульминации. Ещё три-четыре хода, и маски будут сброшены. Черные вдруг превратятся в безжалостных агрессоров, а белым останется лишь уповать на чудо.

Я краем глаза посмотрел на болельщиков. Нет, очевидно, что два-три человека болеют за меня. Может, работники торгпредства или какой-то другой нашей конторы? Или русские из тех, кто остался в Финляндии во время революции? Или просто те любители шахмат, которые болеют за игру, а не за игроков?

Я тихонько, стараясь не отвлекать от размышлений Пауля Петровича, встал из-за стола и подошел к столику для отдыха: выпить чашечку кофе, к примеру, но так, чтобы не мешать сопернику. Кофе пить не стал, а открыл бутылочку минералки, вернее, ледниковой воды: в Финляндии с минералкой не очень. Съел маленькую, десять граммов, шоколадку, и запил водой. Не «борожом», но сойдёт.

С покупками здесь пока не очень. Финский язык особый, и звучит иначе, и не похож ни разу на английский или немецкий. Потому ещё в аэропорту я купил немецко-финский разговорник, и прилежно его изучаю. Но пока помогает слабо. Обращаюсь к финнам от пятидесяти и старше на немецком, нередко меня понимают. А младофинны, те, кому двадцать или около того, часто знают английский. Так и выкручиваюсь. И второе — деньги. Сколько мне обменяли рублей на финские марки в Союзе, и говорить смешно. Суточные организаторы турнира выдают здесь, но этого тоже мало. Зачем, считают, мне больше, если организаторы предоставили и стол, и кров.

Иногда слышал, как артисты жалуются на тяжёлую жизнь во время зарубежных гастролей. С собой берут полные чемоданы супов в пакетиках, сухой колбасы, консервы, чай, сахар, кипятильник и прочие нужные в командировках предметы. Я и спросил у маменьки, почему так. Ну странно же — ехать в Лондон с «завтраком туриста» в чемодане.

И маменька рассказала, что командировочных хватает, чтобы питаться в ресторане при отеле или недорогих кафе. Вполне. Но если на еде крепко сэкономить, то можно привести домой кассетную магнитолу, одежду и прочие заграничные вещи. Для себя. Или перепродать по конской цене. Потому и везут «кашу пшеничную с жиром в брикетах»: цена ей в СССР одиннадцать копеек, а сыт, как на два доллара. Или на три.

Я это учёл. Нет, ни каши, ни супов в пакетиках с собою я не брал. Взял триста рублей десятками. Финны, в отличие от лондонцев и прочих американцев, в Союз наезжают постоянно — в Таллин, в Ленинград, ещё куда неподалёку. И им наши рубли очень даже нужны.