Прекрасный Старый Мир

— Учился я, Велимир Силантьевич. А неделя — тоже срок, ежели можно не тратить — так на кой тратить? — отвествовал я. — Могу продемонстрировать.

— Попробуйте, — скептически выдал терепафт, подобравшись, дабы мою жизнь ценную от моего же рукосуйства спасать.

Но не пришлось — суть эфирного воздействия была в этаком “эфирном массаже” требухи, тонус её поддерживающем. С чем я вполне справился, заодно, раз уж оказия подвернулась, клеточное воздействие произвёл на мышцы внешние. На последнее лечила прищурился, с пристрастием меня проверил, но добро на “раз в три дня” дал.

В общем, провалялся я бревном, по итогам, три седмицы. За время это Эфихос с Ладой сочетались, да ко мне, болезному, заехали. Были поздравлены, самокатом, Милой купленным, одарены и вдаль посланы, с пожеланиями благостей всяческих.

А после двух десятков дней ко мне вернулась чувствительность. И ещё седмицу я восстанавливался: всё же травма была, да и последствия в виде нарушений движений нарисовались. Так что пришлось в палестре выправлять, в компании моей овечки. Ну и ей мое вынужденное отсутствие заглаживать, не без этого.

При всём при том, вышло так, что Люцина у нас натуральным образом поселилась. Тихой сапой проникла, констатировал я. И вот опять бес знает, что делать. Послать? Ну так реальное свинство выйдет, девчонка, при всех прочих равных, если жилы не рвала, но выкладывалась и помогла немало. Мила бы себя без неё точно загнала бы себя до истощений физических и нервических, факт.

И вообще, что изменилось-то, рассуждал я за “завтраком втроём”. Ну место есть, с Милой романы Сафо почитывает, так и ладно. Место есть, не стесняет. Ну а меня, в принципе, как и ранее, всё устраивает. Ежели ей что-нибудь ещё надо, то пусть сама инициативу проявляет.

Вышел на службу, где меня чуть не с ходу вызвали к Даросилу Карловичу. Где мою персону ожидали две новости: первое, Глава Управы полюбопытствовал, стремлюсь ли я к гражданству. На что моя персона дала ответ положительный, да и была уведомлена, что в таком разе документ в гражданскую комиссию будет направлен сим днём. Ну и славно, заключил я, внутренне довольный.

Правда, меня несколько смутила вторая новость: Карлыч выдал мне такой расклад. За убиение разбойников, спасение жителя Полиса, ну и прочее подобное… в общем, по результатам моих душегубских деяний, аж три Полиса посчитали возможным меня наградить.

— Вообще-то, я жизнь свою спасал, Даросил Карлович, — честно ответил я.

— Известно и понятно сие, — кивнул он. — И, коль не факторы дополнительные, ждала бы вас премия заслуженная, не более. Однако в бою вы в первую голову заботу о спутнике проявили, не растерялись и истребили злодеев сами, невзирая на ранение. В итоге медаль вами выходит заслужена, правда одна, — подмигнул он. — Как раз по совокупу деяний, и от Вильно.

Ну, не лишняя будет, логично рассудил я, когда мне на пинджак цепляли медаль “Пулемёт Максим” с гаковницей скорострельной на золоте изображённой. Княжич, небось, поведал, прикинул я.

— Да, Ормонд Володимирович, — с некоторым ехидством выдал глава. — Раз у вас с гаковницей столь теплая дружба, что именем вы её нарекли, получите её как часть премии. После утверждения гражданства, — уточнил он.

Думал я отказаться, а потом мысленно плюнул. Пусть будет, да и как память неплохо. Да и на рожу Серонеба я полюбуюсь, мысленно хмыкнул я, когда он мне мою прелесть отдавать будет. И Леший оказался в посольстве, что всучение всего у Главы Управы объяснило. Поблагодарил я Даросила Карловича, да и покинул кабинет начальский.

И оказался перед дилеммой, в смысле, а делать-то мне что? Ну, положим, позанимался с часок санскритом, а более и не выйдет, у Лукамира Поганыча и без меня учеников тьма. И у Афродиты чуть не очередь страждущих.

В библиотеке полистал всякое и направился на обед. И на обеде довольно ностальгически разглядывал коллег: всё же, невзирая ни на что, настроение было несколько чемоданным. А ближе к вечеру объявилось его злонравие, на морду мою, к нему всунутую полюбовалось, очи закатило, да и запустило.

— Раз уж вы, Ормонд Володимирович, не хворый, выскажу я вам всё, что думаю. Надоели вы мне, хуже горькой редьки, — признался Леший. — Назвать вас дурным служащим не могу, но в подчиненных видеть не желаю. Терапефтическое воздействие вы своё на меня оказали с преизбытком, психолог грозит, что как бы от него лечиться мне не надо было. В общем, вы в Академию хотели, вот туда вас и сплавлю.

— Ну, положим, Добромир Аполлонович, я тоже не в восторге, — не стал уточнять я от чего, но Леший явно понял. — Мне преемника наставлять?

— К лешему, Младен Чёботович справиться, — отрезал Леший. — Да, учтите, в Управе вы значиться будете. У Даросила Карловича на персону вашу, — явно проглотил он фразу “несимпатичную”, — планы имеются. Без сохранения денежного довольствия, — уточнил он, в общем-то, понятную вещь. — Я против, да и вы вправе отказаться.

— От чего? — резонно уточнил я. — Сегодня с Даросилом Карловичем беседовал, не говорил он о планах своих.

— Значит скажет, когда посчитает нужным. Всё, Ормонд Володимирович, ступайте. К завтрему документы подготовлены будут, подъезжайте с утра, в Академию направимся, — на что я приподнял бровь. — Я вам слово давал, вот и отправимся. Да и год у слушателей начался, бес вас без меня примут.

На этом я в некотором… странном состоянии Лешего покинул. Нет, в принципе я его понимал — от такого сотрудника радости немного. Но вот просто — иди в Академию?

Впрочем, собрал я расплывающиеся мысли в кучку, моя цель достигнута. Что Лешие всякие это некоторым негативом приправили, а не одами восхищёнными моим всем… Ну, услышав подобное от Лешего, я бы непременно психиатра вызвал — либо себе, из-за галлюцинаций невозможных, либо ему, из-за явной хвори душевной и мозгов размягчения.

В общем, если рассматривать службу как плату за учебу и гражданство, прикинул я, так выходит, что я честно оплатил. А что не два года, так только к лучшему сие. А то у Даросила Карлыча выбора не останется, кроме как за мои подвиги героичные, меня на своё место умещать, похмыкал я.

Обежал я знакомых, пожелал всякого разного, с Артемидой тепло попрощался, звал в гости. Бес знает, придёт или нет, но ежели да — рад буду.

И вышел из Управы в несколько более приподнятом настроении, нежели после Лешего посыла. Как-то задел сей посыл меня, что, ежели подумать, глупо. Тут скорее признание заслуг немалых и тернистости выдающейся замечательного меня, отметил я.

Посидел, подумал, да и направился домой. Где, вдобавок, выяснилось, что гостья съехала. Причем, выяснил я это пост фактум. Варвара святючая, непонятная, поставил я окончательный вердикт, да и махнул лапой. Правда, беседа у нас с Милой вышла долгая, никак не на тему всяких посторонних девиц.