Прекрасный Старый Мир

— Здравия вам, Добродум Аполлонович, — примером показал я начальству бескультурному, что делать надлежит.

— Здравия, Ормонд Володимирович, — буркнул Добродум. — Но вопроса моего это не отменяет. У вас, пусть не каждое посольство, творится какое-то непотребье. Наука статистическая сие нормой считать не позволяет. И шутки ваши, о моей природе эфирной, пусть изящны, но уже приелись, — не дал мне ответить по сути Леший коварный. — Вас реально одного отпускать опасаюсь. Соседний Полис, пара часов с гаком пути, — начал перечислять, жалуясь уже вселенной Леший. — Так умудрились сына князя прихватить…

— Вообще-то, мне его всучили… — справедливости ради отметил я, но был перебит и клешнёй отмахнут.

— Непринципиально, — отмахнулся Добродум. — С вами он был. И вляпываетесь в натуральные боевые действия. И что с вами делать?

— Бес знает, Добродум Аполлонович, — ответствовал я. — До срока, вами отведённого, менее года…

— Только это и радует, — буркнул Леший, опять бескультурно меня перебив. — Ладно, выздоравливайте, у вас отпуск, по здоровью…

— По нездоровью, — уточнил я, очень культурно перебив начальство. — И Рагонежич-то этот как? В смысле, посольство-то справлено?

— Справлено, — отмахнулся Леший. — Всё, пойду я, выздоравливайте.

И срулил, оставив меня в думах. На тему, какого лешего припирался-то, тварь эфирная? Ну, чтоб подозрения от своей злостной персоны отвести — это понятно. И тут взгляд мой упал на тумбочку, на которой щетинились жуткими шипами лешие дары в авоське. Это он что, добить меня, раненого, вознамерился?

Впрочем, явившаяся спустя минуту Мила, вооружившись ножом, жуткую обёртку с шипами срезала, зеленоватое содержимое на ломтики нарезала, да мне скормила. Хм, и вкусно даже, с некоторым удивлением отметил я.

А вообще, конечно, картина неприятная. Вон, Люцина, например, в тот же срок и в той же должности ни разу “Весту” служебную не достала. Хотя, у неё и начальство не только не змейское, но и по вопросам иным. Но, тот же Младен, за два года только бит был один раз (что я прекрасно понимаю), чем меня его змейство попрекало.

И прочие послы в заварушки попадают, но раз-другой за время службы. Правда, гибнут, у нас за полгода поседение два трупа… хотя три, напомнил я себе.

Впрочем, что тут думать? О “невезухе” как у школьника нихонского, из анимации Мира олегова? Так коль так всё, ничего я не исправлю. А ежели меня как “концентратора аварий” за скобки вывести, так и логично всё выходит:

Леший есть заместитель Даросила Карловича по “острым” вопросам, соответственно дела, через него достающиеся, самые неприятные даже статистически. Объективно, есть некая “вуаль невезения”, но сами события объективно возможны и обусловлены текущими реалиями. Да и реально, хоть неприятны, но не на каждое же посольство приключаются.

В общем, отслужу время остатнее, небось, не помру. А далее и дела другие, поспокойнее будут. Надумал я эти мысли мудрые, овечку мою заботливую погладил, да и задремал. А проснувшись в ночи, обнаружил вместо Милы на кресле прикроватном Люцину. Признаться, сначала подумал, что снится мне, потом, по мере пощипывания и огляда эфирного, убедился, что нет. Ну и закопошился, оторвав взгляд соученицы от книги, ей читаемой. А сам мордом лица изобразил вопрос, поскольку что сказать — бес знает.

— Я Милу спать отправила, — правильно интерпретировала мою физиономию соученица. — Она с тобой хотела, но я не дала — всё ж хребет нечувствительный… — не стала неделикатно недоговаривать она, но в целом было понятно.

Я, как бы это поделикатнее, в силу отсутствия контроля за телом, этим телом справлял нужды различные по мере их возникновения. Почиститься эфиром — это одно, но вот запереть их во сне, например — совсем другое, да и невозможное. Ну и желание Милы рядом быть весьма приятно, но вот последствия… В общем, в этом случае мне скорее благодарным Люцине стоит быть, отметил я.

— И да, здравствуй, Ормонд, — продолжила девица. — Ты сам-то как?

— Здравствуй, Люцина, — ответствовал я. — Сам-то я по-старому, — отметил я отсутствие чувствительности, впрочем, ранее трёх дней при предельном везении она и не вернётся. — А ты как?

— Да с тобой по ночам побуду, — ответила подруга. — Мила тебя одного не оставит, так пусть хоть поспит. Шок столба нервного до месяца длиться может, а то и два, — продемонстрировала она мне обложку читаемой книги. — А до обретения чувствительности лечить никто не возьмётся.

— Ясно, благодарю, — искренне поблагодарил я. — Но тебе всё же поспать надлежит. У тебя служба, да и слуги у нас есть, если что. Да и служанку-сиделку нанять можно.

— Ой, как будто ты “свою овечку” не знаешь, — фыркнула Люцина. — Никаких слуг, всё сама для своего “Ормоши”. И так почти час уговаривала спать лечь.

Ну да, было у Милы, как в подтверждение моего прозвища, некоторое непрошибаемое упрямство. Нечасто проявляемое, но тут уж либо смириться… либо не смириться, а переупрямить бес выйдет. Но Люцине бессонно ночевать тоже не дело, да и служба.

— Так, отговаривать тебя бессмысленно? — уточнил я на всякий, на что подруга головой помотала. — Тогда спи давай. А то на Миле двое хворых окажется. Бдеть надо мной к бесу не нужно, сама читала.

На что девица подумала, да и прикорнула в кресле. Вот ещё мороки мне прибавилось, вздохнул я, подло эфиром похищая томик у спящей. Интересно потому что.

Таким образом прошла неделя. В середине которой я плюнул на всё и затребовал от Люцины, раз уж она ночи у одра моего проводит, себе измыслить клеёнку какую. И в итоге дрыхла она со мной на одном ложе, что, признаться, меня скорее раздражало. Впрочем, первое время, а потом я привык и плюнул. Да и прямо скажем, оказалась Люцина моим планам полезна: исправно, с первого дня, поставляя мне литературу академическую. Впрочем, на “разбор полётов” я в текущем положении не решился.

Через неделю заявился к нам терапефт, Велимир Силантьевич который. Обследовал меня, а на мои подпрыгивания и копошения задумался. Дело в том, что с литературой ознакомившись, я отметил не самые приятные для требухи (да и для мышц, но там попроще) последствия отсутствия нервной активности. Некритичные, да и лекарствами, мной потребляемыми, смягчаемые. Но, извиняюсь, на кой болт мне ещё неделю последствия выправлять, когда можно их вовсе не иметь?

Этот вопрос на лечилу я и вывалил, на что последний умом пораскинул, скептично на меня уставился и выдал:

— А справитесь, Ормонд Володимирович? Всё ж воздействие терапефтическое. Не сказать, чтобы сложное, но и умения требующее. А неделя реабилитации — ерунда, почему я вас домой и отпустил. Эмоции положительные в исцелении — дело не последнее, — выдал эскулап.