Прекрасный Старый Мир

— А не скажете ли, Ормонд Володимирович, — после копошения и размещения моей прелести не под княжичной задницей послышался голос, на что я кивнул, а голос продолжил: — А зачем вам оружие тяжёлое?

— Службу посольскую справлять, — честно ответил я.

Парень примолк, призадумался, а я понадеялся, что так в тишине и доедем. Но через час, уже на территории нашенской, тишину нарушил звяк стекла. И стук ломаемой кости: водитель получил в лицо пулю, а самокат начал юлить.

Времени жалеть и даже думать не было, скорость была около сотни вёрст, надо было спасаться. Но сквозь ноги так и оставшегося для меня безвестным погонщика… и тут мои мысли прервал удар по колесу, явно, злодеи, увидев что самокат не тормозит, решили “помочь”. Самокат понесло юзом, бес уедем. Но и тормозить нам нельзя, решил я и рявкнул на княжича, толкая и корректируя юлящий самокат.

Последний решил эфиром самокат затормозить, но решение, хоть и логически понятное, но архиневерное: тормознём на дороге — там нас и упокоят.

— На пол и голову пригни! — рявкнул я.

Одновременно толкая самокат в кусты на обочине, судорожно оглядываясь в эфире и тяня руку к гаковнице.

— Но я… — пискнул княжич, получил по маковке гаковницей и примолк.

— Вниз!!! — взревел я, и на этот раз парень послушал.

Стрелку наша шустрость не понравилась, пулю он выпустил, крышу самоката и боковое стекло выбил, но деянием этим добился лишь того, что обозначил, куда чувствовать. А с оскалом взводя гаковницу, почти на пределе чувствительности, я ощутил стрелка саженях в ста, на дереве. Правда был ещё десяток в кустах, в том же направлении, но было пока не до них.

— Всё вернёт к истокам, — вырвалось из памяти Олега, да и из пасти, — пулемёт Максим.

И начал я поливать короткими очередями вражин. Вражины исправно помирали, стрелок на дереве — первым. А у меня песенка про пулемёт из пасти прорывалась, да и у трупа, на которого я гаковницу облокотил, я прощения вслух попросил. Не за гаковницу, а за то, что не узнал, как зовут. Бес знает, с чего меня так накрыло, вроде и поопаснее бывало, но вышло так. По самокату несколько выстрелов прилетело, но нас не задело, а потом нападающие перестали быть.

— Пиздец, — вынес я вердикт окружающей реальности, убедившись в убитости атакующих. — Вы там живы?

— Жив, — пискнул княжич. — А почему Мак… Сзади!!! — ультразвуком взвизгнул он, вытаскивая цербик.

Он успел, а я, болван, сконцентрировался на локализации нападающих и ещё одного не заметил. Но самым первым успел злодей, выстрелив в меня. Пуля, пройдя дверь самоката, впечаталась в панцирь и, зараза такая, не остановилась: от удара по хребту я натурально взвыл. И, что самое поганое, перестал чуять ноги и всё, что ниже грудины.

Княжич в засадника стрелял беспорядочно, но залечь заставил, да и не стрелял в нас этот тип. А я несколько озверел и, немного отойдя от боли и схожего с электрическим разрядом ощущением в хребте, вздёрнул скота эфиром, да и раза три ударил об дерево. Хватило бы и одного, но был я в бешенстве.

— Материться не буду, — сказал я, удерживая головогрудь над обмякшим остальным.

Это ещё панцирю бракованному спасибо, что удерживал. Впрочем, с учётом терапефтов, была у меня надежда на то, что паралич временный. А ведь не было бы гаковницы, нам бы и конец наступил, промелькнула мысль. Они достреливали, Сурт — точно нет, да и Перун не факт бы, что достал, уж точно не через крышу стрелка на дереве.

— Всё равно пиздец, — пискнул княжич. — Это — посольская служба? — в несколько растерянных чувствах окинул он пулевые дырки и кровь на потолке. — И что нам делать? — чуть не плача, спросил он.

— Она самая, посольская, — тяжело уронил я. — Сейчас, сигнал подам, — с этими словами я рванул тревожный рычаг эфиром.

Посольский самокат тревожной связью оборудован был. Но по замыслу разработчиков, сигнал сей водитель подаёт, и был он от меня “через тело”.

— Милитанты скоро будут, — оповестил я. — Вас до Полоцка…

— Сначала поручение бат… князя! — задрав подбородок, выдал он.

— Как угодно, — не стал спорить я.

Через четверть часа подкатил яровик с милитантами, старший которых хотел начать делать “всё по-егойному” но был малой печатью Полиса заткнут.

— Посланец Полоцка, — обозначил я спутника. — Мне нужна связь, срочно. И с хребтом бес знает что, не чувствую.

— Ушиб и трещина хребта, — просканировал эфиром меня один из милитантов. — Повезло, становой нерв бы месяц растили, — тоном опытного хребтоломателя выдал он.

— А не чувствую ни лешего я от везения, — отернился я.

— Контузия, сотрясение, как с головой бывает, — ответил он, вытаскивая мою тушу не без помощи эфира.

Ну, хорошо бы, подумалось мне, пока меня помещали в яровик милитантов, протягивая коммуникатор эфирофона. Леший, к счастью, был доступен, и эфирофонист управы дал мне связь с его Злонравием через пару минут.

— И что у вас стряслось, Ормонд Володимирович? — изрыгнул леший.

— Нападение по дороге. Со мной представитель Полоцка, с документами для Совета Полиса и большой печати. Договор о разграничении. Необходимо его встретить и с договором доставить в Полоцк, — рублено выдал я.

— А сами? — гадски змеилось начальство.

— А сам я с хребтом сломанным, — злобно буркнул я.

— Сколь серьёзно? — посерьёзнел Леший.

— Бес знает, милитанты говорят — трещина, — не стал нагнетать я.

— Понял, у врат встретят, — с этими словами оборвал связь начальник.

А я, валяясь на полу милитанской машины, отходил и мыслил, причём, как оказалось — вслух, о том, что Серонебу точно пиздец. За панцирь этот бракованный.

— Панцирь у вас нормальный, — подал голос один из милитантов. — Тати эти на днях патруль из Воранава загубили. Миной, вроде бы, самодельной. Милитантское оружие, с бронебойными пулями, — определил он.

— И ведь управились. Видно, сами из милитантов бежали, — прикинул я, на что милитанты с не самыми счастливыми мордами покивали.

Сразу за вратами Вильно стоял леший, снабжённый самокатом. Рядом был аж геликоптер медицинский, с санитаром коего мне пришлось почти воевать. В итоге картина была такова: меня держал милитант, а я, придерживая эфиром, навьючивал на Лешего поклажу.

— Саквояж, печать малая там и договор с Полоцком. Бирка посольская водителя, мёртв, — махнул я рукой в сторону буксируемой развалины, бывшей самокатом. — И гаковница скорострельная, — всучил я в руки не удержавшего лицо начальства названное. — А вам идёт, — оценил я картину.

— Идете вы, Ормонд Володимирович… лечиться, — справился с собой Леший. — Посланник? — отметил он взглядом княжича.

— Ольша Вольгович Радонежич, — представил я паренька, полюбовался опять не удержавшим чело Лешим, да и со скорбной миной обмяк. — Лечите меня сорок терапефтов.