Прекрасный Старый Мир

И тут Рогнеда начинает рваться к Владимиру, “чтоб смерти не множить”. Половчане девку остановили, в светлицу, чтоб охолонула, заточили, да стали в киевлян и дружинников владимирских гадостью кидаться да словами непрельстивыми поносить.

Кидались и поносили аж сутки, пока от Вильно, Воранава и прочих окрестных Полисов подмога шла. Ну и совершили вылазку, по подходу подмоги. И обнаружили, уже в палатку ворвавшись, Рогнеду и Владимира. Выбралась девка и возжелала Владимира прирезать, за батюшку. Да и у киевских к Полоцку претензий-то и не было. Девка дура, но отважно сие. В общем, убить не убила, башку владимирскую милитант полоцкий развалил. Насильничал её Володимир, не насильничал, да и прочие детали неизвестны, врут и так, и так.

Но жила Рогнеда с милитантом тем, да и сынулька её первый был в отца, а не в рабовича. Да и фамилия пошла по матушке, в честь “подвига”. И поныне, каждый второй князь полоцкий — Рагонежич, традиция семейная, да и гоняют знатно отпрысков.

В остальных “княжьих” Полисах также истории занятные были, но ехать-то мне к соседям, а с ними, как известно, любовь особенно “тёплая”. Впрочем, последнее время гадостей не учинялось, мирно всё, так что, думаю, разберусь.

И в целях аргумента межполисной дипломатии затребовал я у Серонеба Васильевича гаковницу скорострельную. Хоть проветрится, а то пребывает в недрах складских, света белого не зря.

— Не дам, — нахмурился жадина. — На кой бес тебе гаковница, тут и трёх часов пути нет!

— А татям злостным, когда из меня жилы будут тянуть, скажу, что “мне ехать недолго”, — отернился я. — Гаковницу предоставьте, — с мордой твёрдой выдал я.

— Тати из тебя разве что пуд жира вытопят, но остатний десяток останется. Не обеднеешь, — задел меня за толстое жадина.

Осерчал я немного. Назвал жмота словами разными, гаковницу требуя. Ну и, час спустя, добыл. Ещё и немало повеселился, за плечами к каретной сквозь всю управу неся. Уж очень физиономии встречных-поперечных комичными были. И мортиру парочка помянула, причём, без глумления. Может, и вправду прихвачу как-нибудь, заключил довольный я, помещая гаковницу на сиденье заднее, да ветошью, с погонщика стребованной, прелесть мою прикрывая.

А вообще, надо бы на обратном пути поговорить с парнем. Почти полгода персону мою возит, а я даже не расслышал, как зовут его.

Собственно, нам границу подтвердить, думал я уже в дороге, возницей влекомый, да и всё. А пейзанам финансов на новое обустройство Полис выделит.

Добрались мы до Полоцка, к Управе посольской подкатили, да и проводили меня в кабинет коллеги Лешего нашего, заместителя главы управы. А вот сей довольно молодой тип (не более тридцати годов) меня несколько ошарашил после представления. Не претензиями, а предложением:

— Ормонд Володимирович, а как Вильно посмотрит, ежели границу мы несколько исказим? — вопросил сей тип, посмотрел на мою улыбку, вздохнул и более развёрнуто сказал. — В смысле озеро сие злостное поля залило. Да и заливает. А у вас участки с нами смежные, вполне плодородные, да не потребные.

— Изябор Славович, это с чего это не потребные? — отернился я. — И уж простите, но пока я, как и Вильно, на сие с удивлением посмотрим. Дарить вам землицу прикажите? — с удивлением воззрился я на собеседника.

— Не дарить, — поморщился собеседник. — Озеро — вам. Земля пригодная — нам, в равных размерах, один к одному, честный размен.

— Честный столь, что по миру Вильно с рукой протянутой пойдёт с честностью такой, — приступил я к деловым переговорам. — Сколь с озера этого, утёкшего, прибытку? Биом поменялся, рыбу разводить по новой начинать.

— А нашим аграриям лес корчевать и пахать, — ответствовал соседский жадина. — Говорю же — равная мена!

— А взвесить прибыток не желаете, да сравнить? — отернился я. — Землицу, предками оставленную, за бесценок прибрать желаете?

— А под озером — наша земля, — привёл неубедительный аргумент собеседник. — Леший с вами, Ормонд Володимирович, три четверти площади, от размеров озера.

— Леший, Изябор Славович, всегда со мной, — честно ответил я. — Ну десятую часть от площади озера Вильно вам готово пожертвовать.

В таком добрососедском ключе вели мы дипломатические переговоры часа три. В итоге сошлись на приемлемых один к трём. Вообще, с нашей стороны и вправду плодородной земли хватало, а вот у Половчан был песчаник. Правда, у них и озёр до беса, а нам рыбка не лишняя. В общем, лучше вышло, чем могло бы быть. Да и не в обиде никто.

Правда выходил такой казус: изменение границ межполисных — это уже уровень высокий, и печати Полиса малой мне на договор такой не хватит. Собственно, собеседник со мной вышел, да в резиденцию княжескую со мной направился: была это в Полоцке и управа милитантская, и резиденция главы Полиса.

Князь был как князь, Радонежич. Откатал печать свою на договоре в двух экземплярах, призадумался, да и кликнул:

— Ольша! — на что появился паренёк лет тринадцати-четырнадцати, явный одарённый. — Направишься в Вильно с посланцем сим, с договором. И привезёшь обратно отпечатанный печатью Полиса.

На что паренёк склонился, и свою копию договора прибрал. А я на княжескую морду смотрел без всякого почтения и с некоторым возмущением: какого лешего мне на шею какого-то глисту в кафтане вешают? Что, самокатами Полоцк оскудел?

Тут вопрос-то понятный, договор сей только тогда в силу вступит, когда обе печати отпечатаются. Но я что, подчинённый этой княжеской морде, его посыльных возить?

Морда княжеская на мою физиономию повзирала, усмехнулась (впрочем, до Лешего не дотянула), да и всё ж соизволила поинтересоваться:

— Не откажетесь доставить, Ормонд Володимирович? К делам сын тянется, вот и приучаю потихоньку, — выдал он.

Вот князь бесовский, злопыхал я. Подкинул мне княжонка, вот ещё мороки. Впрочем, бес с ним: отказать негодно, а от Вильно пущай летит, из своего кармана аэроплан оплачу, если что. Но бардак ведь какой!

— Не в тягость мне, Вольг Сигмарович, да и по-добрососедски. — выдал я, чуйства, меня переполнявшие, скрывая.

В итоге, хоть и посольство угодно справилось, без особого восторга я усадил княжича самокату в зад, да и тронулись мы. И все паренёк елозил сзади, копошился и достал меня в конец.

— Что вам не сидится, Ольша Вольгович? — ехидно вопросил я. — Сидения недостаточно мягки?

— Признаться, да, Ормонд Володимирович, — ответствовала эта прынцеса на горошине. — Жесткое тут что-то.

— Не что-то, а гаковница скорострельная, — с похерчелом отвествовал я, признав, впрочем, мысленно за пассажиром право на елозенье. — Переложите вбок, коль неудобно, — буркнул я, покосившись на погонщика самоката.

Последний челом покраснел, легонько подёргивался, но в голос не ржал. Молодец, точно нормально познакомлюсь, заключил я.