Нея Зоркая - История отечественного кино. XX век

Иван Васильевич меняет профессию, фильм Леонида Гайдая

К его комедии чаще всего относится эпитет «сатирическая». Но режиссер занимался не только прямой современной сатирой ( Бриллиантовая рука , 1968), но и экранизацией классики: Инкогнито из Петербурга по гоголевскому Ревизору , превращенному в мюзикл; Двенадцать стульев (1971); Иван Васильевич меняет профессию (1973) – вольная фантазия по пьесе Михаила Булгакова об эпохе Ивана Грозного, эффектно соединенной на экране режиссером (разу меется, вслед за драматургом) с неприглядным советским бытом.

Гайдай Леонид Иович

(1923–1993)

1956 – «Долгий путь»

1958 – «Жених с того света»

1960 – «Трижды воскресший»

1961 – «Пес Барбос и необычный кросс»

1961 – «Самогонщики»

1962 – «Деловые люди»

1965 – «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика»

1966 – «Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика»

1968 – «Бриллиантовая рука»

1971 – «Двенадцать стульев»

1973 – «Иван Васильевич меняет профессию»

1975 – «Не может быть!»

1977 – «Инкогнито из Петербурга»

1980 – «За спичками»

1982 – «Спортлото-82»

1985 – Опасно для жизни!»

1989 – «Частный детектив, или Операция „Кооперация“»

1992 – «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди»

Следует напомнить, что в советское время комедия оставалась областью большей свободы, нежели другие жанры, – видимо, помогало клише представления, что, дескать, в комедии все «не всерьез» и поэтому безопасно. Пользуясь этой относительной свободой, Гайдай смело затрагивал весьма острые темы. Так, в своем популярнейшем и, наверное, лучшем фильме Бриллиантовая рука он рано и точно нарисовал незаконный всеобщий охват мошенничества под видимостью социалистической экономики и торговли и, главное, подпольную торговлю и спекуляции советских граждан за кордоном. Не замечалось, что песни на слова Леонида Дербенева, казавшиеся невинными эстрадными репризами, весьма прямо адресованы нашей жизни.

Андрей Миронов в фильме Бриллиантовая рука

Филигранностью, отделкой режиссура Гайдая не отличалась; об антураже, убранстве, пейзаже он не заботился – в его Кавказе легко узнавались места Крыма, в городах средиземноморского юга – Одесса. Сила его была в другом: в задорном ритме, музыкальности, выразительных лицах персонажей. Это из его фильмов пришла к нам и обожаемая народом тройка супостатов – Никулин, Вицин, Моргунов, и декоративный султан Этуш, собирательное «лицо кавказской национальности», и светлые герои Кавказской пленницы : прелестная Нина – Наталия Варлей и Шурик – Александр Демьяненко, этот милый и кристально чистый очкарик, которому на роду написано побеждать зло.

Знаменитые Евгений Моргунов, Юрий Никулин, Георгий Вицин

Критика была невнимательна к Гайдаю, снобистски пропустила его незаурядный талант, но безотказная и постоянная любовь зрителей компенсировала благородному и в высшей степени скромному мастеру обидную недостачу.

1960-е задержались в кино по сравнению с другими художественными сферами еще на несколько лет. В литературе уже началось другое время: КГБ изъял роман Василия Гроссмана, в Москве прошел процесс над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем, посмевшими под псевдонимами печататься за границей. А в Ленинграде осудили «за тунеядство» и выслали на Север молодого поэта-переводчика Иосифа Бродского, будущего лауреата Нобелевской премии.

1960-е закончились до календарного конца десятилетия. Наступила новая пора, не менее существенная и плодотворная для отечественной культуры, – 1970-е годы, «застой».

1970-е годы под утвердившимся клише «застой» в отличие от предыдущего десятилетия и по сей день остаются в основном лишь достоянием разоблачительной публицистики, собранием компрометирующих данных и скоропалительных оценок, не поднимающихся до серьезного анализа. Между тем эти годы имеют исключительно важное значение как прямая предтеча многих сегодняшних явлений.

Троица Андрея Рублева

Художественная культура 1970-х – неоднородный, сложный, противоречивый и живой организм. Однозначные и прямолинейные определения типа «упадок», «официоз», «пропагандистское искусство», «тотальный зажим», «конформизм» не исчерпывают ни реальных исторических процессов, ни творческого наследия «застоя». Так же, впрочем, как модное в западных обзорах слово «инакомыслие». Последнее предполагает, что ранее торжествовало некое «единомыслие», и вот, дескать, возникло у каких-то смелых диссидентов «инакомыслие». Поскольку в реальной советской жизни «единомыслия» не было никогда, то «многомыслие» (или плюрализм) все сильнее сказывалось в художественной жизни, выходя из знаменитых «кухонь» 1960-х, этих специфически советских частных клубов, чему способствовал целый ряд факторов, и в первую очередь резкий рывок в развитии средств массового тиражирования (телевидение, аудиовизуальная техника и др.).

В панораме 1970-х кроме парадных портретов Л. И. Брежнева и миллионных тиражей его литературного опуса Малая Земля (объектов анекдотов и шуток) – так называемая деревенская проза, а на деле глубинный срез общества в произведениях Виктора Астафьева, Василия Белова, Валентина Распутина, романы Юрия Трифонова, среди которых Дом на набережной с его раскрытием тайн быта советской элиты, взлет театрального новаторства Георгия Товстоногова, Юрия Любимова и Анатолия Эфроса, эксперименты симфонизма Альфреда Шнитке и Эдисона Денисова, рождение жанра авторской песни Александра Галича, Булата Окуджавы, Владимира Высоцкого…

Это далеко не все парадоксы времени, когда усиливалось идеологическое давление режима, пусть отказавшегося от репрессивных мер и расправ, привычных в годы сталинизма, а также и от шумных проработочных кампаний хрущевской поры. По внешней видимости «щадящая», перешедшая к более «цивилизованным» способам репрессий, усовершенствовав практику запретов сверху и методику кнута и пряника, культурная политика государства превратилась в систематическую опеку над художественной интеллигенцией посредством ступенчатого контроля за творчеством (цензуры).