Елена Федотова - Антуан Ватто

«Думаю, что одной из главных причин такого недовольства являлось присущее ему высокое представление о живописи. Могу засвидетельствовать, что он представлял себе искусство как нечто гораздо более возвышенное, чем то, что сам он делал» [15] Антуан Ватто. Старинные тексты, с. 77. , — писал другой современник Ватто.

Свои мысли об искусстве Антуан Ватто выразил в полотне Жиль (1718–1719), исполненном до отъезда в Англию. Для образа стоящего на просцениуме и словно грустно смотрящего в зал комедианта позировал, возможно, друг Ватто, одетый в театральный костюм. Его лицо лишено мимики, фигура в белом балахоне неподвижна и выглядит величественной в этом почти двухметровом по высоте полотне. Подчеркнутая простота композиции позволяет выделить выразительное лицо Жиля, его умные печальные глаза. Созданный Ватто образ актера полон человечности, беззащитной доброты. В нем воплощены размышления Ватто о положении художника в мире, полном несправедливости и огорчений, о вынужденном одиночестве. Впервые в его портрете-маске столь сильно и обнаженно была выражена глубокая внутренняя сущность образа. Театрализованный портрет-маска, портрет-амплуа превратился в остро психологический портрет современника. Жиль Ватто, подобно Хромоножке Хусепе Риберы или Продавщице креветок Уильяма Хогарта, Шутам Диего Веласкеса, стал воплощением образа человека из народа, жизнь которого стремились познать и правдиво передать художники XVII и XVIII столетий. Как и герои произведений П. К. Мариво, Жиль Ватто наделен высоким человеческим достоинством, открытостью души, способной на глубокие чувства.

Осенью 1719 года Антуан Ватто уезжает в Англию. Он живет в доме своего последователя — живописца Филиппа Мерсье. Предполагалось, что он будет здесь лечиться, так как болезнь легких обострялась, но переезд через Па де Кале до Дувра, а затем дорога до Лондона не пошли ему на пользу. Влажный климат Англии усилил болезнь. Что еще заставило художника покинуть Париж, несмотря на успех и признание, осталось неизвестным. Владельцы богатых особняков Лондона охотно покупали его работы (некоторые он привез с собой. — Е.Ф. ), многие полотна навсегда остались в Англии. Здесь, по-видимому, была написана картина Актеры итальянского театра (1719–1720), а парная к ней — Актеры французского театра (1720–1721, Музей Метрополитен, Нью-Йорк) — завершена по возвращении на родину. В них Ватто вновь обратился к теме театра, любимому им миру кулис, масок, превращений. Можно предположить, что этому способствовало и знакомство с английским театром, как частью интересовавшей его впечатлительную натуру культуры этой передовой в век Просвещения страны. Однако картин, непосредственно связанных с лондонскими впечатлениями, не существует, и лишь несколько рисунков можно связать со временем его пребывания там. Как и в своих ранних парных композициях Любовь на итальянской сцене (1712–1715) и Любовь на французской сцене (1712–1715), он снова словно попытался сравнить мир актеров французского и итальянского театров, импровизационную свободную игру итальянцев и более скованные классицистические правила игры соотечественников. В отличие от мира «галантных празднеств», где фантазия художника талантливо объединяла мир реальности и театра, сцены в картинах 1719–1720 годов выглядят просто эпизодами из пьес, ставившихся в это время. Существует предположение, что в полотне Актеры французского театра изображен эпизод из трагедии Андромаха Расина и в роли жестокого царя Пирра, добивающегося благосклонности вдовы Гектора, запечатлен известный актер Бобур.

Летом 1720 года Антуан Ватто возвратился в Париж. Здоровье его значительно ухудшилось, и работа стала затруднительной. Однако написанная им последняя картина Лавка Жерсена (1720) стала самым значительным произведением художника, итогом его творчества.

Друг художника Э. Ф. Жерсен купил антикварную лавку «Великий монарх» и обратился к Ватто с просьбой написать для нее вывеску. Он исполнил ее за неделю, так как уже имел опыт подобной работы, ранее сделав для бывшего владельца лавки некоего Дьё вывеску со сценой «Людовик XIV, преподносящий орден дофину». Изобразив на картине интерьер лавки Жерсена, Ватто словно раздвинул одну из ее стен, приглашая смотрящего войти туда. В невидимую дверь словно входят дама и галантно протягивающий ей руку кавалер. Перед ними — приказчик, упаковывающий в деревянный ящик портрет Людовика XIV — образ навсегда ушедшего Grand siécle, его нравов, его кумиров в искусстве. Справа, за столом — другая пара покупателей, расположившаяся рядом с владельцем лавки и его супругой (возможно, это изображение Марии Луизы Сируа). Рядом с ними — третья пара — дама и кавалер, пристально разглядывающие в лорнет демонстрируемое им полотно овальной формы. Сюжет полотна Ватто исключительно прост. «Сцена собеседования» перенесена на этот раз в интерьер (возможно, именно в этом сказались впечатления от искусства мастеров Англии. — Е.Ф.). В вечной гармонии реальности и идеала, которым всегда был для Ватто мир театра, здесь победила первая. Мир реальности и мир искусства сопоставлен теперь по-иному. Полотно Лавка Жерсена явилось одним из ранних образцов бытовой живописи века Просвещения, предвосхитив работы Шардена, Ж.-Б. Греза, итальянцев П. Лонги и С. Риччи и многих других европейских мастеров. Особую поэтичность, как и всегда в работах Ватто, придает колористическое решение, мягкий ритм в расположении групп фигур. Современники отмечали, что он умел исключительно тонко писать складки шелковых платьев дам, работая всегда с натуры, без помощи манекенов. Действительно, розовые платья двух посетительниц лавки написаны великолепно, их нежные тона оттенены коричневыми камзолами кавалеров.